Письмо никому
Шрифт:
— А я Жорж… Егор… Егор Павлович Бойко. Это мой коллега. Антон…
— …Геннадьевич, — договорил тот, — Антон Геннадьевич Рудич.
Антон еще не забыл школу, потому ему хватило одного взгляда, чтобы понять: таких училок в школе не любят.
И он был прав. В младших классах ее просто боялись — она легко могла закричать так, что дрожали стекла в кабинете, и если собралась выставить двойку, то так и делала. И, похоже, делала это с удовольствием, выставляла ее твердо и уверенно, не ставила как другие учителя ее карандашиком, не отмечала нерадивого ученика точкой. А просто лепила «шайбу» в журнал, ее копию переносила в дневник и визировала ее своей министерской подписью. В старших классах ее тоже не любили — неприятностей она могла создать достаточно, но чем ближе к выпускному, тем хитрей становились ученики. Двойка даже в журнал их не сильно смущала.
Егор не успел навести справки. В квартиру к учительнице они зашли сразу, как только нашли дом. Потому, бил в лоб:
— Мы представляем одну организацию. Можно сказать — органы. Мы занимаемся одним чрезвычайно запутанным делом. И есть мнение, что неким образом вы попали в его…
Скажем — орбиту. Да, определенно — «в орбиту». Вы ничего не хотите нам сказать?..
— Хочу, — согласилась учительница. — Я хочу увидеть ваши документы.
Замечательно, — подумал Антон, — а студенческий билет сойдет?..
Но Егор сделал вид, будто бы последней фразы не услышал.
— Скажите, а ничего странного, подозрительного с вами не происходило?
— Со мной странное и подозрительное происходит каждый день. И это мой сосед! Он подозревает всех! Я с ним сама становлюсь параноиком. Это ведь он вас наслал на меня?
Егор покачал головой:
— К вашему сведению мы не имеем ничего общего с вашими соседями. И это дело также не имеет.
— Мда?..
— Может быть, с вами недавно случались какие-то абстрактные нелепости?
— Послушайте! Я ненавижу этот холод, этот дурацкий город в две улицы, ненавижу эту работу, хотя и работаю неполный год! Этот сосед, эти ученики, которым только фиги коровам крутить. Дверь фломастером обрисуют, ручку зубной пастой обмажут! Напихают какие-то странные бумажки, вещи мне в почтовый ящик.
Учительница говорила громко, быстро, зло. Казалось еще немного — завизжит, закричит, но Егор уловил самое главное.
— Странные вещи? Какие, например?
Женщина вдруг успокоилась, посерьезнела:
— Да что могут эти малолетние преступники туда набросать? Чаще всего, конечно, презервативы, — последнее слово она произнесла как закоренелая старая дева, покраснев на какое-то мгновение. — Затем угрозы, вроде как банда собирается со мной расправиться. Потом карикатуры.
— А взглянуть можно?..
София Иосифовна посмотрела на них серьезно, строго, как невыспавшаяся, недовольная жизнью учительница смотрит на нерадивого ученика. И хотя Егор был старше ее, но от этого взгляда по спине пробежали мелкие и мерзкие мурашки.
— Может, все же покажете мне свои документы? — спросила она.
Егор улыбнулся печально и покачал головой:
— Мы принадлежим к таким секретным органам, что нам не положено открывать свое incognito.
Ну да, — про себя согласился Антон. — Орган настолько секретный, что мы сами не знаем, что в нем состоим.
— В таком случае, не смею вас задерживать. Думаю, вы не из органов, а из психушки. И вам самое время зайти к моему соседу. Если вы не санитары, то значит с ним родственные души.
Когда вышли из подъезда, Егор заключил:
— Жил да был человек-еж. Только колючки у него росли вовнутрь.
Затем сидели на лавочке. Задумчиво тянули купленное за углом пиво.
— Нет, ну в самом деле… Ну не мог же я ей в лоб сказать — а не приходила ли к вам шифровка?.. Глупости это…
Егор оправдывался, хотя Антон не говорил ни слова — сомнительно, что переговоры он провел бы лучше.
— Хотя, думаю, бумага у нее, — чуть остыв продолжил Егор. — Именно это и есть «странные вещи в почтовом ящике».
— Что будем делать? Еще один неподражаемый обыск в твоем исполнении?
— Не уверен…
— Почему?
— Патамушта! Потому что имеем дело с женщиной. Неизвестно, что у нее на уме. Может, эту бумагу она сбросила в унитаз. Может, она спрятала ее в школе, в тетради ученика, и по забывчивости раздаст шифровку вместе с контрольной. Или носит ее в сумочке, вшила в чашечку бюстгальтера…
— Поймать ее и обыскать? Обшмонать?..
Вероятно, где-то это даже принесло ему удовольствие, но Егор был категоричен:
— У Маршака даже есть книга по этому поводу «От трех до пяти». В смысле: лет тюрьмы общего режима.
— Не у Маршака, а у Чуковского.
— Вообще-то, будет не у Чуковского, не у Маршака, а у прокурора. Мои обыски хороши тем, что хозяева никогда не узнают, что я обыскал их.
Он подумал еще немного и кивнул:
— Пошли. Если остыну еще немного, то замерзну.
— Куда пойдем?..
— Эта барышня сама указала нам нужный путь. Сходим к ее полуумному соседу.
Старик не интересовался медициной и в отместку медицина совершенно не интересовалась им.
Даже карточки в местной поликлинике у него не имелось, и случись скоропостижная кончина, любопытному патологоанатому пришлось бы доставать свой инструментарий, стерилизовать его. Кстати, а отчего патологоанатомы стерилизуют свой инструментарий? Чтоб тот не размножался? Или чтоб не занести покойному инфекцию? Впрочем, оставим эти разговоры на случай, если кто-то где-то иногда у нас порой обедает.