Письмо никому
Шрифт:
Да и его полуумность была фактором субъективным и сомнительным, ибо мозг, особенно головной — предмет темный. А наука, что его изучает, — еще более темная.
Конечно, современный психиатр, вооруженный томами своих корифеев, определил бы у старика паранойю. Его же предшественник, начала конца первой половины прошлого столетия, наверняка бы вовсе не нашел у старика болезней, заявив что данный индивид просто бдительный и сознательный советский гражданин.
А что поделать — на пенсии было скучно и старикашка просто наблюдал за своими соседями. Можно даже сказать, что шпионил, следил. Отблеск в линзах мощного бинокля видели слишком многие, чтобы делать вид будто ничего не происходит.
Но старик был где-то счастлив — он всю жизнь проработал вохровцем, сторожил людей и разное имущество — как движимое так и не очень. Наверное, в этом было его призвание — смотреть на мир сквозь прицел и бинокль, кричать, стрелять в воздух. Впрочем, последнее ему удавалось редко, а вот пришибить кого при побеге вовсе не сложилось. В его смену так никто и не бежал, очевидно, потому, что знали: этот только того и ждет, чтобы рвануть затвор.
Оказалось, что соседи, на самом деле, гораздо интересней, гораздо подозрительней, чем живущий за колючкой зек.
Зачем, скажем, в цветочном магазине парень из соседнего подъезда покупал расфасованную землю. На кой это делать, если вокруг полным-полно совершенно бесплатной земли — разгреби снег, просей мусор. И даже если в этом пакете земля, а не взрывчатка, что это он там у себя дома высевает? Не мак ли?..
Особенно странной была учительница, которая жила этажом выше. Жила скрытно, ибо не шумела. Зачем она приехала в Ветровальск? Ну и что из того, что в городе нет ничего секретного? А вдруг появится. И отчего у нее гардины вечно на окне закрыты? Странно, что она была незамужняя, к ней не ходили ни другие девушки, ни, что более странно, парни. Вероятно, — думал старик, — она какая-то больная. Или она вовсе мужчина!
Двух парней во дворе он заметил почти сразу, как те появились во дворе. Смотрел на них из-за шторы, через армейский бинокль, но так и не сложил о них какого-то мнения. Худые, молодые — вероятно, по жизни много бегают.
И когда после звонка, он увидел через дверной глазок этих двоих у квартиры, понял — эти люди не просто так. Если они стучатся в его дверь, значит, они его не боятся.
— Добрый день, — спросил тот, кто постарше. — Мы по поводу вашей соседки…
— Какой? Сверху?..
— Да.
Этим коротким ответом старик был покорен до глубины души:
— Входите. Я давно знал, что за ней рано или поздно придут! А вы откуда? Егор одними глазами показал на потолок:
— Оттуда.
Это было чистой правдой — еще полчаса назад они, действительно, были этажом выше.
Прошли в зал. Старик шикнул на вяжущую в кресле бабку:
— Чая нам!
И прикрыл за нею дверь.
Егор осмотрел вокруг. Меж стеклами серванта была зажата черно-белая фотография немолодого человека в военной форме, в неизменной шапке-ушанке с жестяным гербом.
— Вы в каком чине ушли в отставку?.. — спросил Егор.
— В звании капитана.
— Товарищ капитан, вам придется снова стать на защиту государственных интересов. Нам нужна ваша помощь!
Старик поднялся из кресла, постарался выпятить грудь, стать выше. Даже попробовал молодцевато свести каблуки. Но поскольку обут был в тапочки, получалось это не очень.
— Всегда готов! Я знал, что Родина вспомнит обо мне, — произнес это пафосно, так, что даже в прямой речи чувствовалась большая буква «Р».
— Так что вы можете сказать про вашу соседку.
Старик заговорил часто и бестолково. Прервался лишь раз, когда его жена принесла чай. Он забрал поднос, сказал:
— Нам не мешать!
И поставив чай, закрыл дверь.
Начал, конечно, с соседки. Но всех подозрений хватило где-то минут на семь. Затем переключился на соседей снизу, сбоку, из соседнего подъезда. Просто случайных встречных. Старик на память не жаловался абсолютно.
Закончив перечислять людские прегрешения, переключился на вещи абстрактные.
И хлеб в булочной всегда твердый, и воды горячей неделю не было, и почтальон-мерзавец, наверное, обманывает, когда пенсию приносит. И все это, конечно, звенья одной цепи — хотят его со света сжить.
Оказывается, мы здоровы, ибо так мало знаем о болезнях, — не совсем в тему подумал Антон.
— А вы отчего не записываете, что я вам говорю? — встрепенулся старик.
Егор загадочно улыбнулся, прихлебывая чаек:
— Вы так думаете? Будьте уверены — каждое ваше слово будет проанализировано!
Пока старик говорил, чай в его чашке остыл.
— Какая еще от меня нужна помощь? — спросил он, когда выговорился.
— Видите ли… — уже печально улыбнулся Егор. — Мы с напарником здесь incognito. Где мы можем преклонить голову на ночь?
— Да хоть у меня и живите…
— Нет… Нельзя так близко находиться к объекту…
Место нашлось у приятеля старика-вохровца.
Егор был удивлен, что таковые вовсе имеются в природе.
Ожидали увидеть какого-то старика, схожего с вохровцем. Но не увидели никого — приятель взял ружьишко и отправился в лес, благо тот, действительно, начинался в конце улицы. Ключ, как и десять, двадцать лет назад оставил приятелю — мало ли, вдруг понадобится конспиративная квартира.
Утром следующего дня за завтраком Антон спросил:
— Как ты думаешь, сколько у нас времени?
— Думаю, что вечность, если, конечно, Геноссе все же стянул образец. Они нас потеряли на болотах и наверняка думают, что мы там и пробудем до Страшного Суда.
— И что будем делать? Ждать до Страшного Суда?
Утром Егор все же заявился в местное отделение связи. Купил бумаги, присел в уголочке. Подписал на адрес учительницы конверт. Вложил в него лист бумаги — на нем ровными столбцами шли латинские буквы и цифры. Затем договорился с почтальонами, чтоб письмо было проштамповано и попало в ящик адресата в тот же день.