Письмо никому
Шрифт:
Пока компьютер работал, лейтенант, Макс и Игорь сидели тут же в аппаратной. Скучали, пили кофе, но почти не разговаривали. На соседнем суперкомпьютере Макс раскладывал пасьянс.
Через три часа все было окончено — принтер выбросил листок бумаги.
— Я могу быть свободен? — спросил лейтенант.
К слову, это был совсем иной человек, нежели тот, кто сидел за пультами в микроавтобусе, разъезжающем по Сырборску.
Ибо мало ли на свете лейтенантов. Этот так же не был осведомлен, даже приблизительно, что может находиться в могиле, которая седьмая в пятом ряду.
Макс кивнул и дал знак: удались.
Прочитал шифровку — и немецкий вариант, и его перевод.
— Бодайск это где? — спросил он.
Игорь пролистнул заранее приготовленный атлас:
— Кубань… Может такое быть?
Макс кивнул: действительно многое сходиться. Он откинулся на стуле и осторожно улыбнулся — похоже, это дело все-таки удалось распутать.
Возле Бодайска было три кладбища, но ни одно точно не походило под определение — была либо река, либо холм… То, которое было у реки, к тому же было на холме, и при нем была будто даже сторожка, довольно старая. Но у кладбища был существенный недостаток — оно появилось в пятидесятых годах, когда в Бодайске стали строить текстильный комбинат.
Но выяснилось — во время войны было еще одно кладбище, немецкое. Но при отступлении немцы танками его сравняли с землей. Место для своих мертвецов оккупанты выбрали получше, землю не экономили — ее по их меркам было предостаточно. Посему, отвели поле, на круче над рекою. Чуть дальше в степи возвышался скифский курган. Нашли какую-то бабку, старожилку, уже изрядно выжившую из ума. Та будто подтвердила — стояла на кладбище какая-то халабуда. Или не стояла?..
А еще, уже после того как при отступлении немцы его перепахали, над ним бой случился. И многих солдат заровняло так, что и хоронить не надо.
Иных же побросали в окоп и сделали из него братскую могилу. Впрочем, ее отметили знаком и с годами на ее месте вырос монумент.
О том, что здесь было немецкое кладбище, знали все местные. Знали, но считали за лучшее об этом не вспоминать, не разговаривать. После войны перепаханное кладбище пытались использовать по прежнему назначению, а именно, как колхозное поле. Но продолжалось это совсем недолго. Земля, как известно, на кладбище спокойная — никто могилы каждый год не перекапывает. Здесь же, после первой культивации, о поле пошла дурная слава — синие огоньки разгорались здесь словно факела. Весной на противотанковой мине подорвался трактор. Водителя только контузило, но он, придя в себе, заявил: битва за урожай — оно, конечно, да, важно. Но на это поле он больше ни ногой.
Затем летом в поле нашли покойника — бродяга прилег во ржи подремать, да и задохнулся. Или, как сказали местные бабки, — «солдатушки немецкие его дух к себе утянули».
Было бы, вероятно, дрянное зерно с этого поля, пропитанное фосфином. Но председатель совхоза надеялся на знаменитый русский «авось»:
— А что, свезем на элеватор, — говорил он своей жене. — Там оно смешается с зерном из других колхозов. Даже если кто и помрет — случится это далече, кто докажет, что из-за хлеба, из-за нашего зерна. Ну помрет кто… Так ведь нам план надо давать!
Ну да, ну да… План в те времена надо было давать решительно и безапелляционно. За его недодачу могли и во вредители записать…
Но все решилось к лучшему и для председателя, и для далеких жителей городов, не съевших пропитанную трупным ядом буханку. В один жаркий летний вечер от синего факела рожь занялась да и выгорела под корень.
На следующие года поле определили под пар. Казалось бы — чего станется, должен выйти этот трупный газ и все дела…
Но произошло что-то непонятное. Земля, растревоженная на поверхности, пошла волнами и в глубине. То ли гробы поразительно быстро сгнили, то ли их не было изначально, то ли земля выдавливала наружу павших позже на этом самом месте красноармейцев и их противников.
Но когда в следующий раз попытались включить поле в севооборот, случалось, что лемех плуга выворачивал на поверхность кости, черепа. И иной агроном, вышедший удостовериться, что колхозный урожай заколосился, уподоблялся Принцу Датскому, разглядывая череп то ли Иоганна, то ли Ивана.
В общем, в конце концов, поле определили под пастбище. Причем выпасали на нем только скот колхозный, никак не индивидуальный.
Когда Макс и Игорь прибыли туда и осмотрелись вокруг, нахлынула тоска, почище той, что возникала во время путешествий по бескрайней и безлюдной Сибири.
— Широко ты, колхозное поле… — заметил Игорь… — Просто удавиться можно как широко…
— И что делать будем? — спросил Максим.
— Тут два выхода… Либо копать, либо не копать… Поскольку копать будем не мы, то, думаю, первое…
И, действительно, работа завертелась. Сначала, конечно, пустили товарищей с металлоискателями — вдруг бы получилось найти саквояж с золотом просто как большой кусок металла. В самом деле, нашли всякую мелочь вроде потерянных лемехов плуга. Но золота не было. И в самом деле — отчего оно должно быть, успокаивался Игорь: золото — металл немагнитный…
— Так ты можешь сказать, как тебе удалось с ними договориться? — спросил Антон, глядя очередной выпуск новостей.
Дело о преступной группировке обрастало все новыми подробностями и тройное убийство на квартире у Егора стало отходить на задний план.
— Все просто… — отозвался тот. — Я отправил им наш кусок шифровки.
Геноссе и Антон хором обернулись и вскрикнули.
— Как?
— Обыкновенно. По почте.
— То есть там у них полная шифровка?
— Ну да.
— И они ее могут расшифровать.
— Конечно, могут. И, думаю, уже расшифровали.
— И ты так спокойно сидишь! Тебе что, мало приключений? Ты же все испортил, они наверняка уже там…
Егор посмотрел на друзей удивленно. Потом потер лоб, резко отбросил волосы назад, словно что-то вспомнил. И, действительно, ответил:
— Да, совсем забыл сказать. Прежде чем ее отсылать, я немного поработал ластиком, затер несколько символов. Вместо них вписал другие. Так из Батавска получился Бодайск.