Письмо никому
Шрифт:
За неимением иных новостей, тиснули две статьи в местных малотиражках. На одну статейку внимание обратили и перепечатали в газете областной. Глобализация дала о себе знать — очень скоро в районе раскопок появились сначала какие-то местные странные люди с замашками махновцев. Затем из чертовски далекой Германии прилетели представители ветеранских организацией.
Квартировали гости в ближайшей деревне. Выглядели ветхо, но старались казаться бодрыми, на условия не жаловались. Даже, напротив, были рады, что
В местном колхозе, символично названом «Победа», из дранки сколачивали маленькие гробики — в них как раз помещалось то, что осталось от солдат вермахта. Кости, немного железа, может быть кусочек истлевшей ткани. Бывали и иные трофеи — раз рядом с солдатом нашли непочатую бутылку шнапса.
В рощице поставили иную палатку — принадлежала она все тем же странным, но будто бы местным. Возле палатки ровно гудела маленькая корейская дизель-электростанция, которая давала напряжение на самое необходимое, а именно, переносной компьютер и телефон. Когда отрывали очередной череп, извлекали очередной жетон, его содержимое скоро становилось известным в палатке за ограждением. Проходило еще минут пятнадцать, двадцать и одним безымянным солдатом становилось меньше — он обрастал именем, биографией, часто и родственниками.
Да что там, тут же начали приходить запросы на перезахоронение.
Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре, дескать, именно этим они тут и занимаются.
Историки-анархисты порой приносили в лагерь свои распечатки — ряды званий, фамилий, годов рождения, дат смерти.
В один день в этом списке появилась странно знакомая фамилия. Макс обвел ее карандашом, подал лист Игорю.
— Что-то напоминает…
Фельдфебель Пауль Эле. Родился в Дюссельдорфе… Да, действительно, что-то напоминает. Но что именно?
— Вспомнил… — наконец проговорил Игорь. — Кажется, вспомнил.
Он подошел к столу, достал папку, извлек из нее бумаги, перебрал листы. Кивнул — есть такое. Подал страницу Максу.
Фельдфебель Пауль Эле упоминался в ином документе, который у них был чуть не с самого начала. Сверили иные данные — все совпадало. Это был радист, один из пяти тех самых танкистов, которые перехватили у итальянца золото. Верней, якобы перехватили.
Долго молчали, боясь выразить мысль, которая была в голове у обоих.
— Получается, что все это зря… — наконец, проговорил Игорь. — Выходит в шифровке было просто место, где похоронили товарища…
— А золото?..
— Либо его изначально не было, либо это должна быть абсолютно другая шифровка.
— И что будем делать?..
— А что делать? Пусть роют дальше. В общем-то, уже и немного осталось. Как говорится: собаки лают, караван идет. Уже практически ушел весь. А мы будем считать дело закрытым.
Они не уехали сразу. Решили остаться еще на пару дней, ибо по возвращению в столицу наверняка ждала их новая работа.
И однажды, когда день близился уже к вечеру, на пороге появился один рядовой:
— Там какая-то старуха. Просится к главным. Прикажете пустить?
Подполковник посмотрел на Макса. Тот едва заметно кивнул — а какая разница. Все равно скучно.
— Впускайте.
Действительно, почти сразу в палатку вошла старушка.
— Можна? — спросил она.
— Можна, можна. Заходите…
Пока она шла к столу, удалось рассмотреть ее лучше. Была она, вероятно, моложе приехавших немцев. Вообще, на этих землях в таком возрасте обычно не живут.
Когда здесь грохотала война, ей было, вероятно, лет пять, десять.
Пройдя путь от входа до стола, где сидели все трое, где-то на половину она остановилась. В ее руках были объемные сумки. Казалось, словно эта бабушка только что с базара, где купила провиант на всю семью и еще что-то соседям.
— Мда? — спросил Макс.
— Вы тут главный?
— Положим, что так.
Старушка проделала остаток пути к столу, поставила сумки на пол и из них стала выгружать многочисленные банки:
— Это вот вам сметанка. Это молочко. Это варенье к чаю… Сальца опять же… Колбаса домашняя.
— А что, собственно происходит?
— Мы тут решили, — ответила старушка. — Гостинец собрать. За труды за ваши.
— За труды? — переспросил Игорь.
— Ну как же? Вы же нас от немцев, наконец-то, освободили.
Макс подумал — от каких? Сначала на ум пришли те самые старики, что в деревне. Но бабушка смотрела в сторону могил.
— Плохие они или хорошие, да только нехорошо им вот так в нашей земле лежать-то, да еще и без крестов, не хорошо.
Как и всякий служака, подполковник не отличался хорошими манерами. Он достал нож, стал резать хлеб, колбасу. Впрочем, кивнул Максу, Игорю и бабульке:
— Угощайтесь.
Но кроме него никто к гостинцу не прикоснулся.
— Так что, — улыбаясь, спросил Макс, — в следующем году засеете поле? Заколосится зерно или что там еще? Буряк?..
Бабушка покачала головой:
— Покамест нет. Там земля пропитана смертью на сажень, на много лет. Теперь она уходить будет потихоньку. Может, когда и уйдет. А не уйдет — сделаем здесь свое кладбище.
— Так какая разница тогда? Что так кладбище было, что этак будет?..
— Есть разница. Это будет наше кладбище, на нашей земле. Каждый должен быть на своем месте. Даже после смерти.
И достаточно об этом…