Письмо от русалки
Шрифт:
Алиса. Уже одно имя наполняло его отвращением. Он ненавидел Алису.
~~~
— Я хочу, чтобы ты отдал мои украшения дочерям Лайлы.
— Лисбет, дорогая, может быть, подождем с этим?
Он взял ее руку, лежавшую на одеяле, сжал и почувствовал тонкие хрупкие косточки. Как у воробышка.
— Нет, Кеннет, это не может ждать. Я не могу расслабиться, пока знаю, что мои дела не приведены в порядок. Душа моя не успокоится, если я буду знать, что тебе придется во всем этом разбираться, — произнесла она с улыбкой.
— Но… — Его голос сорвался, он откашлялся и снова попытался заговорить. — Все-таки… —
— Передо мной ты можешь не притворяться, — сказала она и провела рукой по его волосам.
— Гладишь меня по лысинке? — проговорил он, пытаясь улыбнуться, и она подмигнула ему одним глазом.
— Мне всегда казалось, что значение волос на голове сильно преувеличено. По-моему, куда красивее, когда макушка немного блестит.
Он рассмеялся. Удивительным образом она умела заставить его смеяться. Кто будет смешить его теперь? Кто поцелует его в макушку и скажет: «Какое счастье, что Господь создал посадочную полосу для моих поцелуев у тебя на голове!» Кеннет прекрасно понимал, что он далеко не красавец. Но в глазах Лисбет он был лучше всех. И сам он до сих пор не уставал удивляться, что у него такая красивая жена. Даже сейчас, когда рак отнял у нее все, что мог. Ее очень огорчило, когда у нее выпали волосы, и он попытался утешить ее той же шуткой — что Господь создал теперь посадочную полосу и для его поцелуев. В ответ на это она улыбнулась одними губами.
Волосы всегда были для нее предметом гордости — густые, светлые и курчавые. Он видел, как ее глаза наполнились слезами, когда она, стоя перед зеркалом, медленно провела рукой по тем жалким клочьям, которые остались у нее на голове после лечения. Он по-прежнему считал ее красивой, но видел ее страдания. Как только у него возник повод поехать в Гётеборг, он зашел в дорогой бутик и купил ей платок от «Эрмес». Она давно о таком мечтала, однако не разрешала Кеннету его покупать.
— Немыслимо отдавать такие деньги за кусок материи! — говорила жена, когда он пытался ее уговорить.
Однако на этот раз он все же купил ей платок — самый дорогой, который нашелся в магазине. С трудом поднявшись с кровати, она открыла пакет, достала платок из красивой упаковки и подошла с ним к зеркалу. Не сводя глаз со своего лица, она повязала на голове переливающийся золотисто-желтый шелковый квадрат. Он скрыл плешь, скрыл клочья, оставшиеся от роскошной копны ее волос. И снова вернул ее глазам сияние, которое тяжелый курс лечения отнял у нее вместе с волосами.
Не говоря ни слова, она подошла к кровати, на краю которой он сидел, наклонилась к нему и поцеловала его в макушку. Затем снова улеглась в постель. С этого дня она всегда носила этот платок.
— Я хочу, чтобы толстая золотая цепочка досталась Аннетт, а Жозефин — мои жемчуга. Остальное пусть поделят по своему разумению. Надеюсь, они не поссорятся.
Лисбет засмеялась, убежденная, что дочери сестры смогут поделить украшения, которые она скопила за всю жизнь.
Кеннет вздрогнул. Он на мгновение забылся в своих воспоминаниях, и возвращение к реальности произошло слишком резко. Он прекрасно понимал жену, ее желание все устроить перед тем, как покинуть этот мир. Однако сам он не выносил напоминания о неизбежном, до которого, судя по предсказаниям знатоков, уже не так много оставалось. Кеннет готов был отдать все на свете, лишь бы не сидеть здесь, держа в руке хрупкую ладонь любимой жены, и не слушать, как она распределяет свои земные накопления.
— И я не хочу, чтобы ты сидел один всю оставшуюся жизнь. Выходи иногда в свет, чтобы посмотреть, что там предлагается. Но только не ходи на сайты интернет-знакомств. По-моему, это…
— Да ну перестань, — проговорил он и погладил ее по щеке. — Неужели ты думаешь, что хоть одна женщина может с тобой сравниться? Лучше уж и не пытаться…
— Я не хочу, чтобы ты оставался один, — серьезно проговорила она и сжала его руку так крепко, как могла. — Ты слышишь меня? Нужно жить дальше.
На лбу у нее выступил пот, и Кеннет нежно вытер его носовым платком, лежавшим на ночном столике.
— Ты сейчас рядом со мной. Все остальное не имеет значения.
Некоторое время они сидели молча, не сводя глаз друг с друга. В эти секунды вспоминалась вся их совместная жизнь — пылкая страсть в начале, которая не угасла до конца, даже когда ее стала теснить повседневность. Их смех, их дружба, их единение. Все те ночи, когда они лежали, прижавшись друг к другу, когда ее щека находилась у него на груди. Все долгие годы в ожидании детей, которых так и не получилось, в надеждах, которые каждый месяц смывались красными потоками и постепенно сменились тихим смирением. Жизнь заполнялась общением с друзьями, увлечениями, любовью друг к другу.
Зазвонил его мобильный телефон в прихожей. Кеннет продолжал сидеть неподвижно, не выпуская ее руки. Но телефон продолжал трезвонить, и в конце концов она кивнула ему.
— Похоже, тебе придется ответить. Кто-то очень хочет с тобой поговорить.
Нехотя поднявшись, Кеннет вышел в прихожую и взял телефон, лежавший на комоде. На дисплее виднелась надпись: «Эрик». Он снова почувствовал прилив раздражения. Опять Эрик вторгается в его жизнь.
— Слушаю, — ответил он, не скрывая своего недовольства. Однако, пока тот говорил, его настроение резко изменилось. Задав несколько кратких вопросов, он закончил разговор и снова вошел в комнату Лисбет. Посмотрел на ее лицо, отмеченное болезнью, но все еще прекрасное, обрамленное желтовато-золотистой аурой.
— Похоже, они нашли Магнуса. Он мертв.
Эрика неоднократно пыталась дозвониться до Патрика, но он не отвечал. Должно быть, у него очень много работы.
Сидя дома перед компьютером, она занималась поисками в Интернете. Упрямо старалась сосредоточиться, однако две пары маленьких ног, пинавшиеся у нее в животе, вне всяких сомнений, служили отвлекающим моментом. Ей трудно было удержаться от посторонних мыслей. Тревога. Воспоминания о первых месяцах после рождения Майи, которые оказались совсем не такими беззаботными и счастливыми, как она себе представляла. Когда она пыталась вспомнить, как же все это было, то находила в памяти лишь черную дыру. А теперь все будет вдвойне. Покормить двоих, уложить двоих — они будут требовать все ее внимание, все ее время. Возможно, она эгоистка, и потому ей сложно отдать свою жизнь, всю себя в руки других. В руки своих детей. Будущее вызывало у нее легкий ужас, при этом она испытывала угрызения совести. С какой стати ее так тревожило рождение двух потрясающих детей — такой удивительный подарок судьбы? Однако она тревожилась — настолько, что, казалось, какие-то струны в ней вот-вот лопнут. С другой стороны, теперь у нее в руках готовый ответ: Майя — такое счастье, что Эрика ни на секунду не пожалела, что решилась завести ребенка. Но воспоминания о тех трудных временах не отпускали ее.