Письмо сестре, или Комментарии к эпиграфам
Шрифт:
То, что получилось в итоге, можно смело назвать тщательным и всесторонним изучением материалов уголовного дела: каждое слово в данной работе подкрепляется доказательствами с указанием тома и листа уголовного дела, каждый вывод приводится с указанием правовой нормы, которая использовалась при оценке того или иного доказательства. У меня получилось 43 страницы сплошного текста – это вполне самостоятельный труд, дающий полное представление о случившемся происшествии. Любой судья, следователь, адвокат и вообще юрист, не обременённый корпоративными интересами обвинения, ознакомившись с этим трудом, неизбежно примет решение о том, что мой приговор следует, по крайней мере, перепроверить.
В качестве сопроводительного письма пришлось ещё написать
Ну, что ещё сказать? Прямо руки опускаются!
В порыве безысходности я послал свою работу в телепередачу «Человек и Закон». У меня даже сохранилось уведомление о вручении. Наверное, таких писем там полным-полно…
В-общем, никак.
040
Не было бы разбойника, не стало бы и праведника.
В тот самый период, когда я ходил в школу, как на работу, и пис'aл кассационную жалобу, меня переселили в другой проходняк, а на моё место в красном уголке поступил новоприбывший дневальный.
В этом другом проходняке жил Виктор Александрович, который заслуживает отдельного описания.
В четвёртом отряде и, пожалуй, во всей колонии это по сей день самый здоровенный осуждённый. Внешне он чем-то напоминает борца сумо. Ростом 176 см, Виктор Александрович весит около 120 кг и представляет собой груду мышц, обильно покрытую плотным слоем сала, выпирающего на боках, на груди и в других местах. Добавьте к этому свирепейшую физиономию и лысый череп, покрытый шрамами. Добавьте к этому также и тот факт, что Виктор Александрович – профессиональный боксёр, очень самонадеянный и признающий только физическую силу. Этакий бычара!
Глядя на него, я ещё раз убеждался, что мне просто повезло, что я умудрился одолеть своего «потерпевшего» - Вадима Николаевича, который отличался от Виктора Александровича только тем, что не был боксёром, но зато занимался какими-то восточными единоборствами, весил на 10 кг меньше (полагаю, за счет меньшего количества жира) и, в отличие от Виктора Александровича, служил в ВДВ. Во всём остальном Вадим Николаевич походил на Виктора Александровича, как более поджарый брат-близнец. Остановить такого верзилу можно только решительными радикальными средствами, драться с ним в моём случае - такое же бесполезное занятие, как пытаться потушить пожар кружкой воды. Если бы инстинкт самосохранения не смог прорваться сквозь этот пожар, то вместо меня в тюрьме сидел бы Вадим Николаевич, это однозначно, и именно за умышленное убийство, а ваш покорный слуга отбывал бы вечное заключение в земле…
Однако, как случилось, так и случилось. Возвращаемся к Виктору Александровичу.
К тому моменту, как меня переселили к нему в проходняк, он уже отсидел около восьми или девяти лет и чувствовал себя в зоне превосходно. Он славился неуживчивостью, и многие зеки сочувствовали мне по поводу моего нового места пребывания. Так и говорили, придурки: «Да-а, не повезло тебе!..»
В самом деле, выдержать вульгарнейшую манеру общения этого детины было делом не из лёгких; весь первый месяц нашего совместного проживания он регулярно старался меня как-нибудь задеть или уязвить. Оказалось, что так он присматривается к людям. Диалоги с ним были крайне сложными для меня, тем более что я находился в глубокой тоске по поводу своего заключения. В основном я игнорировал его грубости, отвечая только в том случае, когда он, по настроению, был более или менее вежлив. Я всегда держал с ним ровный тон, не поддаваясь даже на откровенные провокации. Точнее, в тех случаях, когда следовало бы съездить ему по физиономии, я без всяких эмоций советовал ему перефразировать свою реплику. Наверное, со стороны это выглядело комично, но со временем некоторые факты из моей биографии привели Виктора Александровича к заключению, что я не такой уж никчёмный человек, и он смягчился.
Вообще, как я позднее понял, в голову Виктора Александровича был плотно вбит комплекс самоутверждения именно путём физического превосходства. Моя апатия приводила его в недоумение: он ожидал либо ответного «быкования» с моей стороны, которое легко было бы подавлено, либо безоговорочного признания его авторитета и подхалимского поведения в режиме «хи-хи/ха-ха». Он считал за людей только таких же здоровяков, как и он сам, а также некоторых блатных и типов, рекомендованных его приятелями.
В-общем, притирались мы довольно долго, но мне и в голову не приходило, как многим моим предшественникам, переселиться в другое место. Затем появились признаки того, что Виктор Александрович ожидает от меня каких-то более или менее добрососедских отношений, - я же был глубоко погружен в самого себя и вообще ни с кем не общался, кроме как по необходимости.
Со временем поле напряжённости между нами стало ослабевать. Потм Виктор Александрович узнал, что я вполне сносно владею английским языком. По каким-то причинам его очень воодушевил этот факт, и он попросил меня заняться репетиторством. Мы стали заниматься английским три-четыре раза в неделю, и это окончательно сломило между нами лёд. В роли репетитора я даже имел возможность его ругать, но делал это чисто по-приятельски. К концу второго месяца мы прочно ужились в одном проходняке, я стал считаться «своим», а Виктор Александрович потихоньку поднатаскался в Simple & Continuous Tenses.
041
Есть лицемеры религии, лицемеры общественных основ, собственности, семейства, государственности, а в последнее время народились даже лицемеры «порядка».
Есть такое слово – «мент». Возможно, раньше это слово было жаргонным и даже несло в себе оттенок пренебрежительности. Сейчас это не так, термин стал общеупотребительным. Его можно услышать на улицах, по телевизору, по радио, в кинофильмах, в песнях, в книгах, в газетах и журналах. Слово употребляется во всех социальных кругах и знакомо всем без исключения если не с пелёнок, то с детства. По ТВ идут сериалы: «Менты», «Менты – 2», «Ментовские войны», «Ментовские войны – 2», «Ментовские игры», «Менты в законе», «Приключения ментов», «Я – мент», «Он – мент», «Мы – мент» и т.д. Понятно, что данное слово не используется в деловой переписке, в официальных документах и в официальных речах так же, как, например, слово «жратва».
Лет двадцать назад я общался с одним милиционером, приятелем моих знакомых, и он сказал, что большинство сотрудников тогда ещё милиции относятся к слову «мент» совершенно спокойно. В разговорном английском есть слово «коп», в русском разговорном – «мент». Сказал он это просто, без обиняков. Сотрудники органов правопорядка не обижаются, когда их так называют знакомые, друзья, коллеги. Они не оскорбляются, если чувствуют, что вы не хотите им нахамить.
Совсем другое – слово «мусор». Это – то же самое, что и «мент», только с явным негативным оттенком.
В зависимости от своих нравственных и моральных установок мент легко может превратиться в мусора. Обычно такая трансформация происходит при самоуправстве, при превышении служебных полномочий, при использовании служебного положения в корыстных целях, при необоснованном применении силы и спецсредств, при пренебрежении к правам граждан и к своим обязанностям. К этому коррупционному набору почти неизбежно добавляется раздутое самомнение и чувство безнаказанности перед гражданскими. Мусорам закон не писан, мусор признаёт только кнут вышестоящего начальника или ФСБ. Государство, создавая систему баснословных льгот и привилегий для служителей закона, не ограничивает в них жуткое и пошлое самодовольство. На камеру? – пожалуйста.