Письмо Виверо
Шрифт:
Глава 3
1
Это была удивительная, невероятная и весьма странная история, и если бы я не видел того загадочного снимка в фотолаборатории, то, вероятно, отказался бы в нее поверить. Да и к тому же Фаллон не сомневался в ее достоверности, а он был совсем не дурак — так же как и Халстед, хотя о его умственных способностях я не мог с уверенностью высказаться адекватно.
Пока история излагалась, я твердо держал ситуацию под своим контролем. Временами кто-нибудь из них проявлял несдержанность — в большинстве случаев это был Халстед, но и Фаллон также сделал пару язвительных замечаний, — и я решительно вмешивался. Было хорошо видно, что никому из них не нравятся мои действия, но ввиду отсутствия альтернативы, им ничего не оставалось, кроме как
Из них двоих Фаллон казался мне более благоразумным и беспристрастным человеком, поэтому я попросил его выступить первым. Он мягко потянул себя за мочку уха и сказал:
— Я даже не знаю, с чего начать.
— Начните с начала, — сказал я. — Когда вы заинтересовались этой проблемой?
Последний раз потянув себя за ухо, он сложил свои тонкие руки.
— Я археолог, работающий в основном в Мексике. Вы знаете что-нибудь про майя?
Я покачал головой.
— Весьма кстати, — сказал он саркастично. — Но на данной стадии, я полагаю, это не имеет значения, поскольку начало нашей истории никак не связано с майя — по крайней мере поверхностно. В ходе своих работ я несколько раз сталкивался с упоминанием мексиканской семьи де Виверо. Этот древний род имел испанские корни — Хаим де Виверо, основатель, поселился в Мексике вскоре после того, как закончилась эпоха Кортеса; он завладел большими земельными угодьями, и его потомки получали с них хороший доход. Они стали крупными землевладельцами, плантаторами, владельцами горных выработок и, ближе к концу, промышленниками. Это было одно из по-настоящему влиятельных мексиканских семейств, которое большинство своих доходов выжимало из крестьян и мало беспокоилось об общественных интересах. В шестидесятых годах прошлого века они поддержали Максимилиана в этой чертовски глупой попытке Хансбургов основать в Мексике королевство.
Это была их первая ошибка, поскольку Максимилиан не задержался у власти, и они понесли значительные потери, которые, однако, не смогли окончательно разорить семью. Но Мексику потрясали политические волнения, диктатор сменял диктатора, революция следовала за революцией, и каждый раз де Виверо ставили не на ту лошадь. Казалось, что они потеряли способность рассуждать здраво. По прошествии ста лет от былого могущества семейства де Виверо не осталось и следа; если его представители где-то и существуют поныне, то живут они очень скромно, поскольку я ни разу не слышал ни об одном из них. — Он покосился на Халстеда. — Вы когда-нибудь сталкивались с живым де Виверо?
— Нет, — коротко ответил Халстед.
Фаллон удовлетворенно кивнул.
— Ну а в свое время это было очень богатое семейство, даже для Мексики, а прослыть в Мексике богатым семейством на самом деле кое-что значит. Им принадлежало большое количество различного имущества, впоследствии рассеявшегося по всей стране, к которому относился и золотой поднос, похожий на ваш, Уил. — Он открыл свой кейс. — Позвольте мне зачитать вам кое-что.
Он извлек из кейса пачку бумажных листов.
— Поднос являлся семейной ценностью, и де Виверо следили за ним; его использовали только на официальных банкетах, а остальное время он хранился взаперти. От восемнадцатого века до нас дошло множество светских сплетен; один француз по имени Мервилл посетил Мексику и написал про это книгу. Он останавливался в одном из поместий де Виверо, где был устроен прием в честь губернатора провинции…
Он прочистил горло.
— «Никогда ранее, даже при французском дворе, я не видел столь изысканно сервированного стола. Мексиканские гранды живут как принцы и едят с тарелок из золота, которое здесь в изобилии. Центральную часть стола занимали многочисленные фрукты, произрастающие в этой стране, сервированные на золотых подносах, самый великолепный из которых отличался любопытным орнаментом из виноградных листьев очень тонкой работы. Один из сыновей хозяев поведал мне, что с этим подносом связана семейная легенда — считается, будто он сделан каким-то предком де Виверо. Это маловероятно, поскольку хорошо известно, что род де Виверо имеет благородные генеалогические корни, прочно связанные с историей Старой Испании, и вряд ли возможно, чтобы среди них были и ремесленники, неважно насколько искусные. Так же мне было сказано, что, согласно легенде, поднос содержит какой-то секрет, разгадка которого может сделать
Фаллон бросил бумаги обратно в кейс.
— Поначалу я не придал этому большого значения, но меня всегда интересовали различные секреты, связанные с Мексикой, поэтому я в обычном порядке снял копию и убрал ее в архив. Кстати, фраза насчет благородного рода, связанного с историей Старой Испании, насквозь фальшива; де Виверо вышли из средних слоев общества, они создали себя сами, — но мы вернемся к этому позже.
Довольно скоро у меня сложилось впечатление, что я натыкаюсь на фамилию де Виверо независимо от того, чем занимаюсь. Знаете, как это бывает — вы встречаете в книге незнакомое слово, которое никогда раньше не видели, а затем оно попадается вам еще два раза за одну неделю. Так же получилось и с де Виверо и их подносом. Нет ничего удивительного в том, чтобы просто наткнуться в Мексике на фамилию де Виверо — это была очень могущественная семья, но за последующий год я не менее семи раз встречал упоминание подноса де Виверо, и в трех случаях говорилось о том, что он содержит какой-то секрет. Очевидно, что поднос был очень важен для де Виверо. Тогда я просто складывал все материалы в архив; это была второстепенная проблема, лежавшая вне области моих основных интересов.
— Которыми являются?.. — спросил я.
— Доколумбовые цивилизации Центральной Америки, — ответил он. — Испания шестнадцатого века в то время значила для меня немного. Я занимался раскопками в южном Кампече. Среди других со мной был и Халстед. Когда сезон раскопок закончился и мы вернулись к цивилизации, он затеял со мной ссору и исчез. Вместе с ним исчезло и мое досье на де Виверо.
Возглас Халстеда прозвучал как удар хлыста:
— Это ложь!
Фаллон пожал плечами.
— Таковы факты.
До сих пор рассказ не дошел еще до той точки, начиная с которой поднос приобрел большое значение, но это было первое упоминание о вражде, глубоко укоренившейся между двумя учеными, и принимая во внимание то значительное влияние, которое она могла оказать на дальнейший ход событий, я решил копнуть поглубже.
— Из-за чего возникла ссора?
— Он украл мою работу, — сказал Халстед спокойно.
— Это не так, черт возьми! — Фаллон повернулся ко мне. — Это была одна из тех ситуаций, которые, как не горько мне в том признаться, часто возникают в академических кругах. Все происходит примерно так: молодой человек, только что окончивший колледж, трудится в поле с пожилым и более опытным исследователем — так было и со мной, когда много лет назад я работал с Мюрреем. Потом публикуются научные статьи, после чего у молодого коллеги порою появляется убеждение, что его заслугам не уделили должного внимания.
— Что в данном случае правда?
Халстед собрался заговорить, но жена остановила его, положив свою руку ему на колено. Фаллон сказал:
— Почти ничего. Да, я признаю, что написал статью относительно некоторых аспектов легенды о Кецалькоатле, идею которой, как утверждает Халстед, я украл у него, но на самом деле все было совсем не так. — Он устало покачал головой. — Представьте себе, что вы занимаетесь раскопками, и после целого дня тяжелой работы у вас к вечеру появляется желание расслабиться и возможно даже немного выпить. И если таких, как вы, набирается с полдюжины, то у вас завязывается оживленная беседа — начинаются профессиональные разговоры.
В воздухе витает большое количество идей, и никто не может с уверенностью сказать, кому какая принадлежит, их принято рассматривать как общее достояние. Возможно, что статья, которую я написал, имеет такое происхождение, и возможно, что идею предложил Халстед, но я не могу этого доказать, так же, как и он.
Халстед сказал:
— Вы прекрасно знаете, что основная идея статьи принадлежит именно мне.
Фаллон развел руками и обратился ко мне.
— Сами видите, с чем мне приходится сталкиваться. Может быть, ничего бы и не случилось, если бы этот молодой человек не начал писать в журналы и публично обвинять меня в воровстве. Я мог бы затаскать его по судам — но я этого не сделал. Я написал ему письмо, в котором предложил воздержаться от публичной дискуссии, поскольку совсем не собирался вести подобного рода споры на страницах профессиональной печати. Но он продолжил, и в конце концов редакторы отказались публиковать его письма.