Письмо Виверо
Шрифт:
Фаллон отвел меня к сеноту, чтобы показать сооружение майя, и я обнаружил, что проходил мимо него десять раз, но так и не заметил. Здание располагалось рядом с краем сенота в гуще растительности, и когда Фаллон сказал: «Вот оно!», я не увидел ничего, кроме еще одного участка джунглей.
Он улыбнулся и сказал:
— Подойдите ближе.
Я приблизился к самому краю прогалины, по-прежнему различая перед собой только слепящие солнечные блики, листья и тени. Я обернулся и пожал плечами. Фаллон крикнул:
— Просуньте руку сквозь листья.
Я сделал так, как он сказал, и мой кулак неожиданно натолкнулся на камень.
— Теперь
Я отступил назад, потирая ободранные костяшки пальцев, и посмотрел снова на зеленые заросли, прищурив глаза. Забавная вещь — какое-то мгновение ничего не было, а через долю секунды появилось, подобно хитрой оптической иллюзии, но даже тогда это был призрачный намек на здание, созданный игрой теней. Я поднял руку и сказал неуверенно:
— Оно начинается здесь — и заканчивается… там?
— Верно, вы его нашли.
Я смотрел не мигая, боясь, что постройка снова исчезнет. Если какой-нибудь армейский штаб захочет улучшить работу своих подразделений, занимающихся камуфляжем, то я настойчиво советую направить их пройти курс переподготовки в Кинтана Роо. Эта природная маскировка была почти совершенна. Я спросил:
— Как вы думаете, что это такое?
— Может быть, часовня, посвященная Чаку, Богу Дождя; они часто располагаются рядом с сенотами. Если хотите, можете очистить ее от растительности. Может быть, найдете что-нибудь представляющее относительный интерес. Только остерегайтесь змей.
— Вероятно, я так и сделаю, если смогу найти ее снова.
Фаллон от души развеселился.
— У вас должен быть наметан глаз на подобные вещи, если вы занимаетесь археологическими исследованиями в этой части света. Иначе вы пройдете сквозь древний город, не заметив его.
Теперь я ему верил.
Он посмотрел на часы.
— Поль будет меня ждать, — сказал он. — Мы вернемся через несколько часов с новыми пленками.
Отношения, существовавшие между нами четырьмя, были достаточно странными. Я чувствовал себя несколько не у дел, поскольку не знал точно, что происходит. Тонкости археологических исследований находились выше моего разумения, и я не понимал и десятой части того, о чем говорили Фаллон с Халстедом, когда разговор заходил на профессиональные темы, а это было единственным поводом для их общения.
Фаллон строго ограничил свои отношения с Халстедом профессиональными вопросами и не отступал от этого ни на дюйм. Для меня было очевидно, что он не особенно любит Поля Халстеда и не слишком ему верит. Впрочем, так же, как и я, особенно после того разговора с Патом Харрисом. Фаллон наверняка получил еще более детальный рапорт на Халстеда от Харриса, так что я понимал его позицию.
Ко мне от относился по-другому. Он по-прежнему воспринимал мое невежество в вопросах археологических исследований с мягким юмором и не делал попыток заткнуть мне рот своим профессиональным превосходством. Он терпеливо отвечал на мои вопросы, которые ему, я полагаю, казались простыми и зачастую абсурдными. У нас вошло в привычку по вечерам, перед тем как отправиться спать, посидеть вместе часок, беседуя на самые различные темы. Помимо своих профессиональных интересов, он был весьма эрудированным человеком, обладающим самыми глубокими познаниями в различных областях. Как-то мне удалось заинтересовать его применением компьютеров в фермерском хозяйстве, и я детально изложил свои планы относительно фермы Хентри. Ему принадлежало большое ранчо в Аризоне, и
Но затем он резко встряхнул головой, как бы отгоняя эти мысли.
— Я передал ферму своему брату. Теперь он присматривает за ней. — Он посмотрел невидящим взглядом в дальний конец комнаты. — У человека слишком мало времени для того, чтобы совершить то, что ему по-настоящему необходимо сделать.
После этого он стал рассеянным и погрузился в собственные мысли. Я извинился и отправился спать.
Халстед продолжал быть угрюмым и замкнутым. Он игнорировал меня почти полностью и заговаривал со мной только когда это становилось совершенно необходимо. Когда он позволял сделать себе какое-нибудь замечание, то обычно сопровождал его плохо скрытой усмешкой над моим полным невежеством в работе. Достаточно часто у меня возникало желание двинуть ему в челюсть, но в интересах всеобщего мира я держал свои чувства под контролем. По вечерам после просмотра слайдов и обычной дискуссии он вместе с женой сразу исчезал в своем домике.
И еще оставалась Кэтрин Халстед, чья сущность превратилась для меня в мучительную загадку. Она и на самом деле делала то, что обещала — держала своего мужа под жестким контролем. Часто я видел, как он был готов выйти из себя в споре с Фаллоном — в разговоре со мной такого не случалось, поскольку я для него просто не существовал, — и возвращал себе частичный самоконтроль благодаря взгляду или слову своей жены. Мне казалось, я понимал его и те причины, которые делали его таким нервным, но будь я проклят, если понимал ее.
Мужчины часто видят в женщине загадку там, где нет ничего, кроме зияющей пустоты. Так называемая женская тайна представляет из себя просто искусно приукрашенный фасад, за которым нет ничего стоящего. Но Кэтрин была не такая. Она была интересна, умна и талантлива во многих областях; она прекрасно рисовала и не просто как любитель; она хорошо готовила, внося разнообразие в наш полевой рацион, и она знала про археологические изыскания значительно больше меня, хотя призналась, что в этом вопросе всего лишь неофит. Но она никогда не говорила о своем муже — особенность, которую я никогда раньше не встречал в замужней женщине.
У тех, которых я знал — а их было не так много — всегда имелось наготове несколько слов о своем супруге — либо восхвалений, либо упреков. Большинство из них отзывались о своих мужьях с терпеливым снисхождением к их слабостям. Некоторые непрерывно расточали комплименты и не желали выслушать ни единого слова критики в адрес своего любимого мужчины, а некоторые, преисполненные разочарований самки, позволяли себе едкие намеки, предназначенные для одной пары ушей, но очевидные для всех, — жалящие выпады в борьбе полов. Но со стороны Кэтрин Халстед не доносилось ни единого звука. Она просто не говорила про него совсем. Это было неестественно.
Из-за того, что Фаллон и Халстед отсутствовали большую часть дня, мы много времени проводили вместе. Лагерный повар и его помощник нам совершенно не мешали; они готовили пищу, мыли посуду, чинили электрогенератор, когда он ломался, а остальное время проигрывали друг другу свое жалованье в карты. Так что Кэтрин и я были предоставлены самим себе в течение всего долгого жаркого дня. Вскоре я начал быстро справляться с проявлением пленки, и у меня появилось много свободного времени, в связи с чем возникла мысль провести совместное исследование постройки майя.