Письмо Виверо
Шрифт:
На эту тему я мог говорить часами, но, как он заметил, время сейчас было не самым подходящим. Я сказал:
— Боб когда-нибудь при вас упоминал об этом подносе?
— Еще бы, — ответил Монт. — Он принес его сюда, в этот офис, прямо из музея, и мы обсудили с ним вопрос страховки. Это очень ценная вещь.
— Насколько ценная?
— Сейчас трудно сказать. Мы взвесили поднос, и только стоимость золота, если оно чистое, составит около 2 500 фунтов. Но надо принять во внимание и его художественные достоинства — это настоящее произведение искусства, кроме того, он имеет и антикварную ценность. Ты что-нибудь знаешь о его истории?
— Ничего, — ответил я. — Это просто нечто такое, что всегда присутствовало в доме с той поры, как я себя помню.
— Его необходимо оценить как часть наследства, — сказал Монт. — Мне кажется, Сотбис подойдет для этой цели наилучшим образом. — Он сделал еще одну пометку. — Нам нужно будет весьма тщательно разобраться в делах твоего брата. Я надеюсь, у него осталось достаточно свободных денег, из которых мы сможем уплатить налог на наследство. Будет обидно, если с этой целью придется расстаться с частью фермы. У тебя есть какие-нибудь возражения против того, чтобы предать поднос, если вдруг возникнет такая необходимость?
— Никаких возражений — если это поможет сохранить ферму в неприкосновенности. — Я подумал, что, вероятно, продам поднос в любом случае, на нем было слишком много крови. Мне будет неприятно иметь такую вещь в своем обиходе.
— Что ж, пока, как мне кажется, мы больше ничего не можем сделать, — сказал Монт. — Я буду держать под контролем все официальные вопросы — можешь оставить все это мне. — Он поднялся. — Я являюсь душеприказчиком Боба, а душеприказчице имеет широкие полномочия, особенно если он знает все лазейки в законе. Тебе понадобятся наличные деньги для ведения хозяйства на ферме — например, на жалованье работникам, и их можно взять из наследства. — Он состроил гримасу. — По закону управлять фермой до утверждения завещания должен я, но я имею право поручить вести хозяйство специалисту, и никто не может мне запретить выбрать с этой целью тебя, так что, я думаю, мы так и сделаем, хорошо? Или ты хочешь, чтобы я нашел земельного агента?
— Дайте мне пару дней, — ответил я. — Мне нужно все обдумать. Кроме того, я хотел бы сперва поговорить с Джеком Эджекомбом.
— Очень хорошо, — согласился он. — Но не затягивай с этим.
Перед тем, как покинуть офис Монта, я позвонил на ферму, выполняя просьбу Дейва Гусана, и мне сказали, что детектив-суперинтендант Смит будет рад, если я нанесу визит в полицейское управление Тотнеса в три часа дня. Пообещав там быть, я вышел на улицу, чувствуя себя немного растерянным и не зная, что делать дальше. Меня мучило какое-то неприятное ощущение, от которого я никак не мог избавиться, пока внезапно не понял, что это такое.
Я был голоден.
Посмотрев на свои часы, я обнаружил, что уже почти двенадцать. Я не завтракал и накануне вечером обошелся весьма легким ужином, поэтому не было ничего удивительного в том, что я проголодался. И все же, несмотря на голод, я чувствовал, что не в состоянии есть основательно, поэтому, сев в машину, направился к пабу гостиницы Котт, где можно перекусить сандвичами.
Бар был почти пуст, и только одна пожилая пара тихо сидела за столиком в углу. Я подошел к стойке и сказал Пауле:
— Пинту пива, пожалуйста.
Она подняла голову.
— Ох, мистер Уил, я так сожалею о том, что случилось.
Понадобилось немного времени, чтобы новость успела распространиться, но иного и не приходится ждать в таком маленьком городишке, как Тотнес.
— Да, — сказал я. — Дела плохи.
Она отвернулась налить пива, а из-за другой стойки подошел Нигел. Он сказал:
— Сожалею о том, что случилось с твоим братом, Джемми.
— Да, — снова произнес я. — Послушай, Нигел. Я просто хочу выпить пива и съесть несколько сандвичей. Сейчас у меня нет настроения это обсуждать.
Он кивнул и сказал:
— Если хочешь, я могу обслужить тебя в отдельной комнате.
— Нет, это не обязательно, я могу посидеть и здесь.
Он передал заказ на кухню, затем поговорил с Паулой, которая перешла за другую стойку. Я сделал глоток пива и покосился на Нигела, снова приблизившегося ко мне.
— Я знаю, ты не хочешь разговаривать, — сказал он. — Но есть нечто такое, что ты должен знать.
— Что это?
Он запнулся на мгновение.
— Правда, что взломщик, убитый на ферме, был американец?
— Пока еще нельзя сказать точно, но такая вероятность есть, — ответил я.
Он поджал губы.
— Не уверен, есть ли здесь какая-нибудь связь, но Гарри Ханнафорд говорил мне пару дней назад, что какой-то американец предлагал Бобу продать поднос — тот самый, который, как оказалось, имеет большую ценность.
— Где это произошло?
Нигел взмахнул рукой.
— Прямо здесь! Меня при этом не было, но Гарри сказал, что слышал весь разговор. Они выпивали вместе с Бобом, когда к ним подошел американец.
Я спросил:
— Ты знаешь этого американца?
— Вряд ли. Янки часто бывают здесь — наше заведение настолько древнее, что попало в число исторических достопримечательностей. Но не один американец не задерживается здесь надолго. Хотя теперь один у нас остановился, он прибыл вчера.
— Ох! Что за американец?
Нигел улыбнулся.
— Довольно старый — я бы сказал, около шестидесяти. По имени Фаллон. У него, должно быть, много денег, судя по счету за телефонные разговоры, который он оплатил. Но я не могу сказать, что у него подозрительная внешность.
— Вернемся к Ханнафорду и другому янки, — попросил я. — Ты можешь сообщить мне что-нибудь еще?
— Тут больше нечего сказать. Просто какой-то янки хотел купить поднос — это все, что я узнал от Гарри. — Он посмотрел на часы. — Он, вероятно, скоро будет здесь, заскочит на свою дневную кружку, как обычно делает в это время. Ты его знаешь?
— Не могу вспомнить его лицо.
— Хорошо, — сказал Нигел. — Тогда, когда он придет, я подам тебе знак.
Появились сандвичи, и, взяв их, я устроился за угловым столиком возле камина. Я сел и сразу почувствовал усталость, но в этом не было ничего удивительного, если принять во внимание то, что я не спал всю ночь, и то, какое нервное потрясение мне пришлось пережить. Я не торопясь съел свои сандвичи и взял еще кружку пива. Только теперь шок, поразивший меня, когда я нашел Боба, начал проходить, и мне стало по-настоящему больно.