Письмо Виверо

Бэгли Десмонд

На этот раз я застал врасплох чиклеро. Он стоял на тропе спиной ко мне, и я почувствовал запах вонючей сигареты, которой он дымил. Я уже осторожно пятился назад, когда он, по-видимому с помощью какого-то шестого чувства, догадался о моем присутствии и быстро повернулся. Я выстрелил в него, после чего он тут же упал на землю и, перекатываясь, исчез в зарослях кустарника. В следующую секунду раздался ответный выстрел, и пуля пролетела так близко, что я почувствовал у своей щеки вибрацию воздуха.

Я нырнул в укрытие и, услышав крики, бросился в лес. Снова началась эта фантастическая игра в кошки-мышки. Я подыскал себе очередное укрытие и замер в нем, как заяц в норе, надеясь, что охотники меня не найдут. Я слышал, как чиклерос

рыщут где-то рядом, перекликаясь друг с другом, и в их голосах чувствовалась некоторая неуверенность, позволившая мне сделать вывод о том, что их сердца не расположены к охоте. В конце концов один из них был уже мертв, зарезанный весьма жестоким образом, и только что я попытался застрелить другого. Все это не могло вызвать большого энтузиазма, ведь они не знали, кто я такой, а проявив такую несомненную склонность к убийству, я, как они считали, вполне мог притаиться где-нибудь в засаде, поджидая удобного случая тихо удавить одного из них. Неудивительно, что они держались вместе и постоянно перекликались друг с другом — держаться вместе им было спокойнее.

С наступлением сумерек они прекратили поиски и убрались туда, откуда пришли. Я остался на месте и погрузился в размышления над одной серьезной проблемой, занявшись тем, что не имел возможности сделать в суматохе дневных событий. В течение дня я наткнулся на две группы чиклерос, и, как мне казалось, каждая из них состояла из трех-четырех человек. В то время как первый чиклеро — которого я убил — был один.

Кроме того, последняя группа не вела наблюдений за Уашуаноком и в то же время не оставалась в лагере Гатта, следовательно, их главная задача состояла в том, чтобы вести охоту за мной, иначе зачем им было оставаться на тропе? Весьма вероятно то, что Гатту удалось идентифицировать тело Гарри Ридера, и теперь у него появились вполне конкретные подозрения насчет того, кто был его напарником. Как бы то ни было, каждый раз, когда я пытался прорваться в Уашуанок, на моем пути кто-то появлялся и пытался меня остановить.

Я не испытывал иллюзий по поводу того, что со мной произойдет в том случае, если меня поймают. Человек, которого я убил, наверняка имел друзей, и будет бесполезно взывать к их снисхождению и пытаться объяснить, что я не собирался его убивать, а просто хотел ему помешать расколоть Гарри череп. Факт заключался в том, что я его убил, и от этого никуда не денешься.

Воспоминание о том, как выглядел мертвый чиклеро с мачете, торчащим из середины живота, вызвало у меня чувство тошноты. Я убил человека даже не зная, кто он такой и о чем он думает. Хотя он начал первый, выстрелив в нас, и в результате получил то, что заслужил, но все же, как ни странно, от этой мысли я не почувствовал себя лучше. Этот примитивный мир, в котором царил закон «убей или убьют тебя», был бесконечно далек от Кэннон Стрит и служащих в шляпах котелком. Какого черта маленький серый человек, подобный мне, делает здесь?

Но было не время предаваться философии, и я заставил себя вернуться к насущным проблемам. Каким образом я собирался пробраться в Уашуанок? Мне пришла в голову идея попробовать пройти по тропе ночью — как я уже однажды делал. Но будут ли чиклерос следить за ней ночью? Мне оставалось только попытаться это выяснить опытным путем. Было еще светло, и мне как раз хватило времени для того, чтобы выйти на тропу до наступления темноты. Передвигаться по джунглям ночью было невозможно, а идти по тропе оказалось ненамного легче, но, проявляя упорство, я медленно шел вперед, стараясь шуметь как можно меньше. Я испытал большое разочарование, увидев костер. Чиклерос расчистили небольшую поляну, а сам костер развели точно посередине тропы. Они сидели около огня, оживленно переговариваясь и, очевидно, не собирались ложиться спать. Сделать обход по лесу ночью было невозможно, и поэтому я осторожно отступил и, оказавшись вне пределов слышимости, врубился в джунгли и нашел себе дерево.

На

следующее утро я первым делом забрался поглубже в лес и нашел себе еще одно дерево. Я выбрал его в результате долгих поисков, после чего на высоте сорока футов устроил что-то типа платформы, скрытой за слоем листьев настолько плотным, что мне совсем не было видно земли и соответственно с земли никто не смог бы разглядеть меня. Одно было несомненно — эти ребята не станут забираться на каждое дерево в лесу, чтобы посмотреть, не прячусь ли я на нем, и мне показалось, что здесь я могу чувствовать себя в безопасности.

Я устал — смертельно устал бежать и сражаться с этим проклятым лесом, устал от того, что в меня стреляют, и от того, что я вынужден стрелять в других людей, устал от недосыпания и от избытка адреналина, циркулирующего по моей кровеносной системе, и кроме того, я устал постоянно и непрерывно испытывать страх.

Может быть, маленький серый человечек внутри меня хотел убегать и дальше. Я не знаю — но мне удалось его переубедить, сказав себе самому, что я нуждаюсь в отдыхе. Я решил собрать силы для последнего броска. У меня оставалась кварта воды и немного пищи — достаточно на один день, если мне не придется слишком много бегать. Я собирался провести на дереве ближайшие двадцать четыре часа, чтобы отдохнуть, поспать и восстановить свои силы. За это время я съем всю пищу и выпью всю воду, после чего мне волей-неволей придется перейти к активным действиям, но до тех пор я собирался пребывать в праздности.

Может быть, это была уловка маленького серого человека, который мог перейти к действиям лишь после того, когда получит сильный толчок, и, вероятно, я подсознательно ставил себя в такие условия, чтобы голод и жажда придали мне необходимое ускорение; но сознательно я рассчитывал на то, что чиклерос, не обнаружив за последние двадцать четыре часа никаких следов моего существования, могут подумать, что я либо умер, либо ушел куда-нибудь еще. Я надеялся, достаточно безосновательно, что когда я слезу с дерева, они уже снимут осаду.

Так что я устроился поудобнее или, точнее, с теми удобствами, какие мог себе позволить, и занялся отдыхом. Я разделил еду на три части, а воду во фляге на три порции. Последняя доля предназначалась на завтрак перед самым уходом. Я также еще и поспал, и, насколько помню, последняя мысль, пришедшая мне в голову перед тем, как я погрузился в сон, была о том, как бы не захрапеть.

Большую часть времени я провел в дремотном состоянии, ни о чем не думая. Все события, связанные с Фаллоном и Уашуаноком, казались мне бесконечно далекими, а ферма Хентри существовала все равно что на другой планете. Осталась только обволакивающая меня вязкая зеленая жара тропического леса, и даже реальная угроза со стороны чиклерос стала выглядеть более отдаленной. Готов предположить, что если бы тогда меня осмотрел психиатр, он поставил бы диагноз шизофренического ухода от действительности. Должно быть, тогда я находился в состоянии крайнего упадка душевных сил.

Пришла ночь, и я снова заснул, на этот раз более глубоко, и, проспав до самого восхода, проснулся заметно посвежевшим. Думаю, ночной сон пошел мне на пользу, поскольку, пожевав вяленого мяса и доев остатки хлеба, я почувствовал себя совсем бодрым. С чувством отчаянного безрассудства я допил остатки воды из фляги. Сегодняшний день будет решающим для Джемми У ила — я отрезал все пути к отступлению и теперь мог двигаться только вперед.

Я решил не брать с собой фляги и рюкзак, и все, что у меня осталось, это раскладной нож в кармане, мачете и винтовка. Я собирался идти быстро и налегке. Я даже не взял патронташ, а просто насыпал в карман с полдюжины патронов. Я не представлял себя участвующим в длительной перестрелке, а если такое произойдет, то мне не помогут все боеприпасы в мире. Я полагаю, что патронташ и фляги до сих пор висят на том дереве — не могу себе представить, чтобы их кто-нибудь нашел.