Письмо

Блажеевский Евгений Иванович

Брусчатка шла заподлицо Морковно-красной черепицы, Текло и булькало в лицо Густое варево столицы, Которую, как песнь — на слух, В дохристианское столетье, Наверное, напел пастух, Играя на вишнёвой флейте. Что думал юный полубог В тени развесистого бука, Когда, цепляясь за дымок И за руно, рождалась буква?.. Был город зеленью увит И пыльным буйством винограда. В глаза бросался алфавит Бугристый,

как баранье стадо. Крестьянский, плодоовощной, Овечий и высокогорный, Простой, как в лавке мелочной — Бесхитростный мундштук наборный, Он с вывесок куда-то звал И приглашал побыть в духане; И город честно раздавал Своё чесночное дыханье. И город был собою горд — На шумном перекрёстке мира Прекрасный, словно натюрморт С бутылью и голубкой сыра… 1983

НА КАВКАЗЕ

Висит кинжальная звезда, Протянешь — и поранишь руку… Протяжно воют поезда, Летящие по виадуку. Как нестерпим железный свист, Который будоражит горы! Но, слава Богу, путь кремнист, И в темноте растаял скорый…

ЯЛТА

В удушливой влаге слова солоны, Горячее бремя погоды. У пристани пёстрой стоят, как слоны, Ленивые пароходы. Купальщицы бродят густою толпой, Фотограф, пригнувшись сутуло, Снимает «на память», и дым голубой Плывёт от жаровен Стамбула. Татарская слива ломает забор, Трещит от приезжих квартира, Но бронзовый Горький стоит среди гор, Как путник — на пачке «Памира». Но есть одиночество, есть высота И вкрадчивый холод телесный, Когда на машине ползёшь возле рта Гудящей над городом бездны. Но есть непреклонный витой кипарис, Что стал звездочётом у Бога, И собственной жизни отвесный карниз, И ночь у морского порога. Густая, как дёготь, несущая ритм Откуда-то издалека, Где бродит, крепчая, йод, и горит Печальный огонь маяка. И нет исчисления прожитым дням В пространстве разъятом, развёрстом, И женщина в белом по мокрым камням Уходит во тьму, как по звёздам… 1984

ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР

Он в апреле Под утро приехал туда, В этот полузабытый Чинаровый город, Где прошло, Как сквозь пальцы проходит вода, Голубиное время; И явственный голод По былому Его охватил целиком, Целиком охватила душевная смута. На пустынном перроне, Ища телефон, Он вдыхал наплывающий запах мазута. Всё, казалось, дышало забытым теплом, Щекоча возбуждённые ноздри и нервы: Здесь На грустную жизнь получил он диплом И отсюда ушёл ни последний, ни первый. Здесь Упругое сердце звенело мячом, И на стену шампанского брызгала пена. Здесь Он

гроб выносил, и гремел за плечом Похоронный оркестр под диктовку Шопена. Здесь, Как деку, озвучила душу струна И незримые пальцы живое задели. Здесь, Готовя себя (о, искатель руна!) Он не ведал размаха безумной затеи. Здесь… Но только вокзал показался ему Незнакомым, Такого не знал он вокзала… И рассветную площадь В безлюдном дыму Фонари освещали, горя вполнакала, Незнакомая улица к центру вела, Незнакомый бульвар подступал парапетом… И невольно подумалось: «Ну и дела! Да и жил ли когда-то я в городе этом?..» Ветерок налетевший Листву теребил, А приезжий смотрел на фонтан и на зданья. Но от мест, Что он помнил и с детства любил, Не осталось, увы, Ни кола, Ни названья…

ПЕТЕРБУРГ

Холодный град Петра И неба бумазея, И коммунальная Угрюмая кишка… Здесь люди бедные И холодок музея Соседствуют, И жизнь Течёт исподтишка. Здесь ржавчина времён Сползает по карнизам, Здесь медленный туман Вползает в рукава, Здесь, Камнем окружён, Смотрю на то, как низом Уходит под мосты Холодная Нева Здесь не найти домов Купецких да простецких, Кариатиды спят В чахоточном дыму. Здесь русские живут Среди красот немецких И город людям чужд, Как и они — ему… 1980

УРАЛ

Вороны прославляют Каргалу, Вороны каркают, последний слог глотая. Исщипан воздух весь, похожий на золу, Бежит волчицей степь, петляя и плутая. Весенний день оглох от гомона ворон, Стоит, облокотясь, у заводской конторы. И если поглядеть, то с четырёх сторон Свинчаткою небес окружены просторы. Но если подышать всей грудью, то на миг Почувствуешь размах, не знающий опоры, — Вот почему сюда бежали напрямик Солдаты, кузнецы, раскольники и воры. Здесь нету суеты заласканных земель, Здесь всё наперечёт, здесь «только» или «кроме». Как исповедь души, вобравшей вешний хмель, На сотни русских вёрст разбросанные комья Передо мной лежат в суровой наготе, Но что-то в них живёт мучительно и свято. Такая нагота присутствует в Христе, Распятая земля — воистину распята… 1978

ПРОГУЛКА

Во мне воспоминаний и утрат Уже гораздо больше, чем надежд И радостей, А потому не буду На будущее составлять прогнозы, Но хочется воскликнуть невзначай: «Как быстро мы состарились, приятель, От Пушкина спускаясь по Тверскому!.. И радости, Которыми, казалось, Пропитан воздух, Поглотил туман. И женщины, Которых мы любили, Уже старухи…»