Питер да Москва – кровная вражда
Шрифт:
– Пока рановато, – в тон генералу отозвался Михалыч. – Ну так как, пособишь?
Сразу за зеленой стеной сирени топтались два охранника Михалыча.
Но генерал осмотрелся по сторонам, картинно заглянул под скамейку и спросил:
– А «жучков» у тебя случайно здесь нет? Я хоть и в отставке, но, сам понимаешь, не хочется подыхать раньше положенного срока.
– Ну, Герасим, обижаешь, – протянул Михалыч. – Тебя твое ведомство все-таки испортило. Нельзя же быть таким недоверчивым.
– Ладно, замнем. Давай лучше обсудим финансовый вопрос. –
– Ну, спрашиваю: к чему?
– Я тебе отвечу. Деньги мне ни к чему, а вот моей внучке со временем пригодились бы.
– Понимаю… – разъехались в улыбке губы Михалыча. – Будущее наших детей и внуков всегда обходится нам очень дорого. И все-таки меня интересует цифирка, генерал. Я, знаешь ли, люблю точность.
– Хорошо. – Герасим Герасимович посерьезнел. Очевидно, именно таким – строгим и важным – он выглядел в мундире у себя в кабинете. – Не буду набивать цену, скажу так, как есть. Мне придется поделиться кое с кем, сам понимаешь, такие сведения я ведь не держу в сортире в шкафу вместе с туалетной бумагой, и потом нужно еще пошукать, есть ли такой материал вообще. Тебя же интересует забойный компромат?
– Разумеется!
– Поэтому цена будет достойная… Кстати, а сколько стоит это ГАО? – вдруг спросил генерал.
Михалыч сделал вид, что задумался. Хоть и давно были они знакомы, хоть и оказали за многие годы друг другу немало ценных услуг, но все равно незримая стена между ними сохранялась всегда, потому что один был старым вором в законе, а другой – кадровым гэбэшником, и, что бы их ни связывало, об этой разнице никто из них никогда не забывал.
– Что-то около ста миллионов долларов, – осторожно произнес Михалыч.
– Да? Ну тогда полпроцентика будет довольно. Полмиллиона!
Герасим Герасимович полез в портсигар за новой папиросой.
Михалыч внимательно проследил за пальцами генерала. Разумеется, никакой дрожи в них быть не могло, но уж слишком медленно старый гэбэшник доставал свой «Беломор» из портсигара, очень уж тщательно разминал пальцами слежавшийся табак. Потом хлопнул ладонью по карману пиджака, выудил пластмассовую зажигалку с надписью «Playboy». Он терпеливо ожидал, что скажет Михалыч.
– Дороговато, Герасим, – заметил почти смущенно старый вор.
– Толя, мы же с тобой не на базаре, чего торговаться? Я тебе говорю, сколько стоит реальная работа, – пожал плечами генерал. – Причем хорошо бы получить половину суммы сегодня… или, скажем, завтра. Не то сейчас время, Михалыч, никто не будет на меня пахать за бесплатно, даже у нас в конторе, где еще остались старые идейные кадры.
– А если материал будет не такой убойный, как мне хотелось бы?
Герасим Герасимович посмотрел на него озорным взглядом:
– Я гарантирую качество, Михалыч. У нас не бывает залежалого или некачественного товара. К Ленинграду, ныне Петербургу,
– Почему?
– Ненадежное место – слишком много там всегда было людей себе на уме. И в смысле политики, и в смысле экономики. Думаешь, зря, что ли, первого секретаря Ленинградского обкома при Андропове мордой в грязь ткнули? Или недавнего мэра прищучили так, что он из-за бугра вернуться боится… И сегодняшние отцы города, уверяю тебя, у нас под колпаком!
– Ну и отлично! – Михалыч повеселел и взглядом привлек внимание отставного генерала к потертой пухлой сумчонке, лежащей рядом с ним на скамейке. – Я как догадался про твою цену. Захватил задаток с собой. Здесь двести пятьдесят тысяч. Бери!
Сумчонка как нельзя удачно вписывалась в антураж тенистого угла Тверского бульвара. На фоне втоптанных в песок чинариков, разбросанных в траве пустых бутылок она не привлекала внимания. Герасим Герасимович и то, при всей своей наблюдательности, не заметил, как она тут очутилась: казалось, что ее по рассеянности забыл на этой лавке какой-нибудь алкаш или бомж.
Михалыч оставался верен себе: он обожал подобные хохмы – кого удивит модный кейс из крокодиловой кожи? А вот когда сотенные баксы уложены аккуратными пачками в потрепанной хозяйственной сумчонке – это то, что нужно…
– Можешь не пересчитывать. – Михалыч положил сумку на колени генералу и, заметив, как тот слегка поморщился, добавил: – Не беспокойся, сумка чистая.
– Да зачем же пересчитывать – мы ведь с тобой как-никак партнеры, – попытался пошутить Герасим Герасимович.
– Через какое время я получу информацию?
– Мне понадобится неделя.
– Увы, неделя нас никак не устраивает. Иначе вся эта затея просто не имеет смысла. Могу дать только два дня… максимум три.
Генерал взвесил на руке сумку. Четверть миллиона долларов – две с половиной тысячи зеленых бумажек с портретом президента Франклина – обладали приятной весомостью. Четверть миллиона рублей явно весили бы меньше, даже если были бы сделаны из настоящего дерева.
– Да не взвешивай ты ее, – усмехнулся Михалыч, – все равно на вес не определишь, но если желаешь – можешь не отходя от кассы пересчитать!.. Денька через два я тебе позвоню. Если управишься до моего звонка – не откажи в любезности, сам объявись. Мне это срочно нужно. А как передашь материал, так получишь вторую половину суммы.
– Договорились. Ох ты. – Генерал посмотрел на часы. – Я ведь опаздываю: сегодня вечером идем с внучкой в кукольный театр. Надо еще ее обедом накормить…
Поднялись одновременно. Герасим Герасимович взял сумку под мышку, как будто в ней было не четверть миллиона долларов, а грязное постельное белье.
– Если хочешь, тебя проводят мои ребята, – предложил Михалыч.
Генерал развеселился:
– Ха-ха-ха! Михалыч, дорогой, ты, видно, позабыл, с кем имеешь дело. Неужели я настолько глуп, чтобы являться на ответственную встречу в одиночестве!