Питер да Москва – кровная вражда
Шрифт:
Но что-то подсказывало Михалычу, что беседа с председателем питерского комитета по имуществу будет протекать не слишком душевно и гладко. В старике чувствовался крепкий характер. Такого упрямца ни на понт, ни на испуг не возьмешь. И Михалыч даже не исключал, что попытку шантажа Антон Лаврович воспримет с юмором и сам предложит пойти с видеоматериалами хоть в прокуратуру, хоть в ФСБ.
Михалыч посмотрел на часы. Оставалось десять минут – ровно столько, чтобы не спеша выкурить папиросу. Чаще всего Михалыч баловался «Беломором», ему нравился этот ни с чем не сравнимый дым. А потом, здесь была еще одна тонкость: Михалыч берег здоровье, поэтому табака
Сигареты Михалыч выкуривал под настроение, в кругу приятелей. Ему казалось, что они располагают к основательной дружеской беседе. В то время как выкуривание папирос – это быстрое получение кайфа в полнейшем одиночестве. Михалыч заметил еще одну особенность: папиросы помогают собраться с мыслями и сосредоточиться. Сейчас, вопреки заведенному правилу, Михалыч потянулся за «Кэмелом».
Чиркнув зажигалкой, закурил. Если упустить компанию «Балторгфлот», то под угрозой окажутся многие выгодные проекты, например переправка наркотиков транзитом в Западную Европу. В последнее время в Азии научились делать чистейший героин, который очень высоко ценится даже в Швейцарии, а уж они-то там знают толк в настоящей наркоте.
В случае неудачи к черту полетит перспектива господства в Центральной и Западной Европе, а вместе с этим общак потеряет миллионы долларов, что, в свою очередь, сильно аукнется по всем зонам – лагеря недополучат грев, на который рассчитывают; воры не сумеют обратиться за помощью к сильным адвокатам; многие семьи бродяг будут лишены положенного пенсиона. Гикнутся немалые деньги, что уже вложены в проект.
Трижды напомнила о себе кукушка в настенных часах, и в этот же миг, предварительно постучав, в комнату вошел охранник Митя. Невольно создавалось впечатление, что он стоял за дверью и дожидался механического сигнала. И неудивительно: парень был исполнителен и точен даже в мелочах.
– Он пришел, – только и сказал Митя.
– Проси! – кивнул Михалыч.
На пороге стоял Филат.
– Здесь то, что ты просил. – Михалыч ткнул пальцем в стопку видеокассет. – Компра на мэра, зампрокурора, а это, – он взял со стола одну кассету и слегка взвесил ее на ладони, – используй в первую очередь. Председатель комитета по имуществу Гаврилов. Я нутром чувствую, что мы напали на настоящего кабана. Такой зверь, как этот, может насадить на свои клыки даже медведя.
– Не беспокойся, Михалыч, – улыбнулся Филат, сунув кассеты в полиэтиленовый пакет, меня на клыки запросто не насадишь.
– Держи нас в курсе. Если что, звони прямо сюда… знаешь ли, надоело играть в испорченный телефон. – И, чиркнув на бумажке несколько цифр, Михалыч протянул ее собеседнику.
Этот подарок польстил Филату. В России, да и в Москве, мало было людей, кто знал домашний телефон Михалыча и мог позвонить ему при первой необходимости.
Филат был человеком Варяга и все свои контакты с Михалычем имел только через или с ведома Варяга. Но то, что сейчас хранитель московского общака предложил ему держать с ним прямую связь, его смутило. Он не мог даже помыслить, что между Михалычем и Варягом пробежала черная кошка. Но, видно, что-то все же произошло.
Заметив растерянность в глазах Филата, Михалыч опередил его вопрос:
– Знаю, о чем ты сейчас подумал. Но все, что ни делается, не происходит просто так. Верно? У Владислава сейчас кое-какие трудности возникли, и ему пока недосуг заниматься
– Заметано, Михалыч.
– Наших друзей не жалей, жми на всю катушку, – провожая Филата к выходу, произнес Михалыч. – Золотой ключик находится где-то у них.
– Сделаю все, что смогу.
– Нет, Рома, – впервые за время разговора Михалыч назвал Филата по имени. – Нас такой ответ не устраивает. Ты должен сделать больше того, на что способен.
– Михалыч, не заставляй меня гнуть подковы, я этого не умею, – насупился Рома Филатов, стойко выдерживая немигающий взор светло-голубых глаз. Такие же холодные, как печорские озера, близ которых он отбывал свой последний срок.
– Ладно, ладно, не сердись. – Старик добродушно похлопал Филата по плечу. – Проводи до двора, – сказал Михалыч парню, который, несмотря на свой огромный рост, выглядел совсем незаметным. – Большому гостю и почет надлежащий.
Тревога не покидала Михалыча даже после ухода гостя. На столе лежали две пачки: одна с сигаретами, другая – «Беломор», наполовину пустая. Уголок был надорван неровно, и два белых полых мундштука выглядывали из пачки. Некоторое время он колебался, а потом, решившись, взял папиросу и закурил.
Глава 24
Тебя шлепнут по дороге
– Ну вот, не успел приехать, как опять уходишь! – Рита капризно надула губы. – Задурил бедной девушке голову, а сам уже остыл?
Девушка вопросительно глянула Филату в глаза и игриво улыбнулась.
Роман вернулся в Питер вчера вечером и тут же, не раздевшись с дороги, позвонил Рите. Она обрадовалась, услышав его голос, и мигом примчалась к нему. Рита сразу огорошила новостью: из Горкомитета по имуществу пришлось уйти. После гибели Петра Васильевича ей мягко намекнули, что место секретаря в приемной зампреда надо освободить для другой, более нужной кандидатки. И Филат, то ли поддавшись ее неподдельной печали, то ли и впрямь ее пожалев, предложил переехать на время к нему, пообещав «поставить на довольствие». Уже после разговора с ней, положив трубку, он подумал: а не приискать ли девушке с помощью Красного теплое местечко в каком-нибудь офисе?
Он внимательно посмотрел на Риту. Странно, но ее жеманство не раздражало Филата. В отношениях с женщинами он никогда не заходил слишком далеко. По своей природе он был гусар, совсем не приспособленный к семейной жизни. Рома врывался в судьбу женщин могучим ураганом, оставляя в их душах или сладкие воспоминания (ах, какой был мужчина!), или мучительную боль, о которой хотелось позабыть немедленно. Да и свою жизнь он мерил не количеством прожитых лет, а числом покоренных женских сердец и тел, о которых он вспоминал или с чувством щемящей тоски, или с ощущением несостоявшегося праздника. Но хоть и многих женщин он успел познать в свои тридцать три года, ни одна не сумела зацепить его так крепко, чтобы он мог сказать: «Именно с тобой мы будем строить домашний очаг». Ему требовались женщины для того, чтобы отдохнуть душой и телом и немного насладиться иллюзией домашнего покоя и уюта. Хотя, если разобраться, он совсем не был против того, чтобы одна из его полюбовниц разрешилась малюткой. В этом случае он бы взял наследника с мамашей на полный пансион.