Питирим
Шрифт:
Демиду показалось оставаться здесь дольше опасным. Он пошел прочь. Пчелка за ним.
Шаг за шагом отошли оба в кусты, к краю бугра. Здесь никого не было. В кабаке снова поднялся шум. Бабу сразу забыли, стоило ей исчезнуть из глаз. И Демид и не отстававший от него Пчелка спрятались в кусты.
– Чего ради убегаешь от кабака?
– спросил Пчелка Демида.
– Боишься?
– Овому чарку, овому две, а мне бы кусок да печка, да угодникам свечка...
– пошутил Демид.
– Чего мне! Маленький человек.
– Твои бы речи,
– князем бы на посаде у нас сел.
Демид повел усом на соседа и опять слегка от него отодвинулся.
– Да ты не бойся... Не вор!
– оскалил зубы Василий Пчелка: - Чего пятишься?..
Демид встал и торопливо пошел от него в сторону. Пчелка вдогонку. Остановил Демида за рукав.
– Стой. Послушай меня.
Оба опять сели, укрывшись в кустах. Пчелка, взяв руку Демида, ласково заглянул ему в лицо. В глазах его от хмельного и следа не осталось.
– Кабака не бегай. Не стыдись. Ходят в него и поп, и дьякон, и чернецы, и дьячки, и мудрые философы, и служилые люди, и князи, и бояре, и воеводы, и пушкари, и лекари, и тати, и разбойники, и холопки, и жонки, и мужние жены, ростовщики, скупщики, купцы, пономари, лесники, кузнецы...
Он сжимал все сильнее и сильнее руку Демида. Казалось, что он говорит, чтобы оттянуть время, а сам думает о чем-то другом. Демид испугался:
– Чего ты, в самом деле, от меня хочешь?
Пчелка задумался, выпустил Демидову руку.
– Из Керженца?
– Да.
– Как же ты меня так забыл?
Демид вздрогнул, не ответил.
– Обнажены передо мною мысли твои. Они об Александре-диаконе, начальнике раскола. Привез ты его сюда, родимый, на печаль и ему, и всем нам, горемычным.
Демид вскочил с земли.
– Не архиерейский ли ты "язык"?
– Пришлый, с Литвы, из Стародубья. Там по лесам шатался, а ныне явился в Нижний. Услыхал я о туче, коя нависла над керженскими моими единоверцами, и пришел на Волгу. Хочу из земляной тюрьмы вывести Александра и Софрона. А еще хочу просить и тебя: скажи Фильке-кузнецу, твоему другу, - ожидает его цыган Сыч у Макарья на ярмарке... Ватага там атамана ждет. Скажи о Софроне... Постарайся... Не забыл ли он?
В это время в соседних кустах зашумело. Чихнул кто-то. Демид в ужасе оглянулся. Из кустов на него смотрело хорошо знакомое лицо - о, эти узенькие, хитрые глаза! Холодом обдало молодца. Согнувшись лисою, в монашеской рясе, подошел к Демиду керженский старец Варсонофий:
– В кабачок пожаловал? Ай, ай, ай!
– покачал он укоризненно головой.
– А ты, отец, пошто в Нижнем?
– Старцы скитские послали. Бить челом епископу приказали о диаконе Александре. Плачут все на Керженце. Солнце затмилось у нас над лесами...
Василий Пчелка отвернулся, побрел к кабаку. Демид удивленно смотрел на Варсонофия. Смотрел и не верил глазам своим: и сюда пожаловал керженский блюститель благонравия!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Небо стало строже, синее. Зелень гор над Волгой потемнела. Купола Печерского монастыря запылали в лучах заката высоко вздернутыми над землей лампадами, а в тех лампадах, казалось Демиду, - не масло, а мужицкая кровь. И, лежа в полном одиночестве в кустарниках, убежавший от людей Демид слышал, как в глубоких расщелинах берега разносились дикие, бешеные песни кабака, замирая в спокойных просторах Волги, словно мучительный стон, словно бред обезумевших от страха перед жизнью всех этих бедных людей, загнанных сюда нуждой.
Демид, стиснув зубы, приподнялся и погрозил кулаком в сторону города. Дорогой в Благовещенскую слободу, куда он шел на ночевку, Демид думал о том, откуда Василий Пчелка знает о его замыслах? И действительно ли цыган Сыч ждет Фильку под Макарьем?
X
Питирим не любил, когда перед ним унижались. Он говорил:
– Епископ - не бог. Поклонов ему не нужно. Оные поклонники самоохотно и нахально стелются, чтоб лукаво степень исходатайствовать не по достоинству, чтоб неистовство свое и воровство прикрыть.
И немудрено, что его лицо покраснело и в глазах сверкнуло негодование, когда вошедший в приемную келью неизвестный человек в рубище, ничего не говоря, рухнул наземь и завыл оглушительным голосом. Порты челобитчика съехали с чресел, рубаха завернулась, обнажив тощий зад.
– Батюшка ты мой! Болезный голубь-горлица, Питиримушка! Ох, услышь меня, злосчастного!
Епископ жестко остановил его: "буде!" Непрошенный гость ткнулся носом в пол.
– Не стелись, аки гад, - недостойно.
Челобитчик медленно поднялся, ворочая красными белками по сторонам, и улыбнулся, пощупав зачем-то под ногами епископа ковер.
– Или не узнал?
– тихо захихикал он.
– Бью челом тебе, Петр Дементьич... Давно ли ты в Питиримы попал? Беглый-то Петька, да в епископы!
– Кто ты?
– Василий Пчелка.
Епископ оглядел незнакомца с любопытством.
– Вставай!
Помог ему подняться с пола.
– Чего ради пожаловал?
– Хощу приять страдание, понеже сила тебе дана великая.
Питирим сжал ему руку и, сверкнув глазами, громко спросил:
– Кто тебя ко мне подослал, смерд?
– Забыл ты меня, вижу. Вспомни, как сам говорил мне, что-де истинная вера обретается в сокровенном месте, а именно в лесу, в нижегородских пустынях, и коли-де хочешь спастись, туда и поди. Я и ушел. Послушался. А ты вот другой дорогой зашагал. Изменил. Ушел из леса.
Питирим выпустил его руку:
– Керженский?
– Ветлужский, а по-раскольничьему такой же чернец, как и ты, и не кто иной, как ты, учил меня, что истины нет в православии, в государевых церковниках. Книга, мол, Номоканон глаголемая, ясно речет: "Иже не крестит двема перстома, яко же и Христос, да будет проклят!" Слышано мною от тебя... Вижу, и это ты забыл?