Питомник
Шрифт:
Обе смеялись. Чем звонче был смех, тем тише всхлипывал в душе жалобный противный голосок: «Я боюсь. Надо пойти в милицию и сдать Руслана. Он опасный ублюдок, садист, и мама Зоя такая же, надо пойти в милицию, пока не поздно!»
Но что их ожидало потом, когда питомник накроется? Общага где-нибудь в провинции? Нищета? Панель? В питомнике они были сыты, одеты, у них имелись пусть туманные, но перспективы. К ним приезжали братки на шикарных машинах, П.П. со своей свитой, они отчаянно кокетничали с братками и с П.П., не сомневаясь, что их, таких красивых, оценят, защитят, устроят самым лучшим образом. Им это обещали, и почему бы
И вот братки преподнесли им сюрприз, обрадовали возможностью заработать быстро и много еще до бардака. Разве были у них силы отказаться от трех тысяч долларов? Зайти в назначенное время в шикарный бутик и оставить сумку в примерочной — разве так трудно? Почему же не хватило ума сразу понять, что никогда в жизни П.П. не даст им три тысячи долларов? Не даст, и все.
Ире хотелось орать и биться головой о грязную каменную стену. Она вскочила, подбежала к двери и принялась колотить в нее ногами. Света проснулась и испуганно крикнула:
— Ты что, с ума сошла?
Ира, не обращая на нее внимания, дубасила дверь и кричала:
— Откройте, гады! Откройте! Хотя бы воды принесите, суки! Выпустите нас! Ненавижу!
Очередной удар получился неудачным, Ира сползла по двери на пол и тихо заскулила. Ей показалось, что треснула кость большого пальца. Света кинулась к ней. Ира корчилась на полу, повторяя сквозь слезы:
— Не могу, не могу больше!
И вдруг Света зажала ей рот ладонью. Где-то совсем близко хлопнул выстрел, потом еще один. Послышался топот, автоматная очередь, несколько секунд тишины, и вдруг тяжелые быстрые шаги во лестнице. Света оттащила сестру подальше от двери. Они забились в угол, прижались друг к другу, дрожали и плакали, точно так же, как семнадцать лет назад, когда их, двухмесячных, завернутых в одно драное одеяло, нашла уборщица в туалете женской консультации на окраине Москвы.
Снаружи на дверь сыпались мерные тяжелые удары, в промежутках слышался мат. Мужской голос крикнул: «Есть ключ!» Бить в дверь перестали, крякнул замок. В дверном проеме возникли два широких силуэта, и сестрички закричали, разглядев черные лица с дырами для глаз и для рта. Ира зажмурилась, закрыла лицо руками. Света смотрела не отрываясь и первая поняла, что это вовсе не персонажи их ночных оргий, а омоновцы в масках.
Глава 34
«Я выстрелю, как только его увижу. Я не буду ждать, у него отличная реакция, он ведь бывший боксер. И оружие есть наверняка. Он не должен опомниться. Изольда сказала, он приехал днем и уезжать не собирается. Готов дать мне интервью. Нет, Лика, я не промахнусь. Я слишком сильно хочу его убить, чтобы промахнуться. Стрелять буду в упор, в голову. Не спрашивай меня, что дальше. Это уже не важно».
Фердинанд вышел на узкую бетонную дорожку. Она бежала параллельно шоссе и вела прямо к воротам. Справа была опушка дубовой рощи, слева, между дорожкой и шоссе, росли высокие, густые кусты жасмина. Запах напоминал духи «Диориссимо», которыми много лет пользовалась Лика, это придало ему уверенности и спокойствия. Осталось немного, сто метров, всего лишь две сотни шагов, и он позвонит у ворот, любезно улыбнется Изольде, пройдет в дом. «Я никогда не стрелял в человека и не знаю, что это такое. Мне было
Стемнело, зажглись фонари. За кустами послышался звук мотора. Фердинанд не обратил на него никакого внимания. На то и шоссе, чтобы по нему ездили машины. Когда завизжали тормоза, он ускорил шаг. Кусты зашумели, зашевелились, и перед ним возник, как будто из-под земли, капитан Косицкий. Фердинанд замер на секунду и кинулся налево, в рощу. Был обходной путь, он заранее изучил окрестности и собирался добежать через рощу до той самой калитки, в которую совсем недавно, дождливой майской ночью, вошла Лика.
— Стой! Федор, остановись! — несся ему вслед голос Косицкого. Но уже был виден забор питомника, и он не мог остановиться. Пистолет в кармане легкой ветровки бил его по бедру, на бегу он расстегнул карман и сжал холодную рукоять. Дубовые корни извивались как змеи, он легко перескакивал их, он летел сквозь сырой вечерний воздух, видел калитку, она была распахнута, в проеме застыл тонкий маленький силуэт, подсвеченный сзади прожектором, отчего вокруг головы образовался пылающий огненный венец.
Фердинанд был совсем близко, всего в трех шагах, когда что-то тупо, сильно толкнуло его в грудь и отбросило назад, он упал навзничь на твердые дубовые корни, так и не услышав выстрела.
Митя отрастил усы, остриг волосы коротко, под ежик, и лицо у него стало совсем другое. Ксюша была собой довольна. Больше всего на свете ей хотелось, переступив порог его дома, кинуться на шею, разрыдаться, рассказать все, начиная с того вечера, когда ждала под дождем на Пушкинской площади и потом чуть не кинулась под поезд в метро, и кончая нынешними кошмарами с маньяком. Но тут же она мысленно залепила себе рот куском пластыря.
Митя часа два хвастался успехами в академии и жаловался на одиночество, на тупые, пошлые, совершенно невозможные отношения с девочками.
— Наверное, я сам виноват, каждый раз слишком многого жду, они это чувствуют. Одна пугается, другая издевается, и никто не любит. Скучно и холодно. Всегда знаю заранее, что будет дальше.
Ксюша молчала. Было видно, как он, бедненький, истосковался по слушателю, вернее, по слушательнице. Наконец, наговорившись всласть, он спросил:
— Ну, а у тебя как дела?
— У меня все отлично, Митенька, — произнесла она, чувствуя, как трудно улыбаться с куском пластыря на губах, даже если этот пластырь воображаемый. — Я совершенно счастлива.
— Мужа любишь? — спросил быстро, хрипло и покраснел.
— А как же? Очень люблю. И он меня тоже, очень. Со свекровью чудесные отношения. Домработница есть. Квартира пятикомнатная, дача.
— Класс, — кивнул он, — поздравляю. Ты, кстати, похорошела. Какая-то в тебе появилась загадка, раньше этого не было.