Питомник
Шрифт:
Взглянув в зеркало над раковиной, он пробормотал:
— Опять, что ли, роковая страсть? Бомж приревновал подружку? Или все произошло по старой банальнейшей поговорке — от любви до ненависти один шаг? Надоела бомжу его баба, до истерики надоела, вот он и устроил кровавый спектакль. А может, приятели истерзали насмешками мол, нас на бабу променял. У алкоголиков бывает чрезвычайно болезненное самолюбие.
— И за борт ее бросает, в набежавшую волну — пропел он приятным тенором, выключил воду и отправился назад, в кабинет, продолжая
«Однако, если учесть, что „раскрасавица княжна“ Симка с разноцветными фингалами была единственной моей свидетельницей, то версия роковой страсти покажется не такой уж убедительной. Восемнадцать ранений. Реки крови. Ритуал, спектакль, шоу. В убийстве Лилии Коломеец тоже был элемент костюмированного представления. Маска черта. Да нет, это полнейшая ерунда. Симка не видела его лица. К тому же он должен понимать, что показания она уже дала. Стоп. А почему, собственно, он должен это понимать? И почему обязательно в маске? А если Симка вообще выдумала черта с красными рожками?»
Это последнее соображение вызвало у Ильи Никитича приступ злорадного смеха. Он смеялся над собой, вспоминая, как долго разглядывал маски в магазине «Хеллоуин», как, сидя в кафе с Евгенией Михайловной, ни с того ни с сего напялил на себя эластичного «черта».
— Во-первых, могла выдумать, — пробормотал он, вернувшись к себе в кабинет с полным чайником, — во-вторых, ей могло это просто померещиться. Когда человек так много пьет, ему иногда мерещится всякая нечисть. Но есть еще третий вариант, самый интересный. Допустим, она все-таки видела его лицо, но потом от страха сочинила сказку про черта…
Бородин машинально поднял трубку и набрал служебный номер Солодкина. Бесполезно. В редакции к телефону не подходили. Взглянув на часы, он обнаружил, что всего лишь девять утра. Вероятно, рабочий день для сотрудников «Блюма» еще не начался. Он позвонил Солодкину домой, долго слушал протяжные гудки и хотел уже положить трубку, когда раздалось звонкое, раздраженное:
— Да! Слушаю! — совсем близко захлебывался плачем младенец.
— Доброе утро, могу я поговорить с Олегом Васильевичем?
— Он на даче! — крикнули в ответ. — Машуня, перестань, Господи, ну что же это такое! Извините…
— Ксения Михайловна? — быстро спросил Бородин, опасаясь, что она бросит трубку.
— Да, это я. Но только я не могу сейчас говорить, у меня ребенок плачет.
— Я слышу. Когда вам можно перезвонить?
— Вам нужен Олег, запишите его сотовый, — она назвала номер и бросила трубку. Бородин успел записать, тут же набрал, но услышал механический голос: «Абонент временно недоступен».
— Недоступен, недоступен, — сердито пробормотал Бородин, — ну что, послать оперативника на дачу? Или ехать самому? А может, сначала повидаться с юной женой? Кстати, любопытно, почему он на даче, а она с ребенком в Москве в такую жару?
Он заварил чай, машинально, без обычной тщательности и опять взялся за телефон. На этот раз ему ответили сразу.
Начальник
— Ну куда ты лезешь? — устало произнес начальник. — Ты хоть слышишь себя со стороны? Бомжиха Симка плясала на площади перед метро, и ты заметил, что за ней наблюдает какой-то пацан со свастикой, а потом этот пацан попался тебе по дороге к дому бомжихи, и ты, бдительный страж порядка, сделал вывод, будто на нашем участке появился маньяк-серийник?
— Во-первых, не пацан вовсе. Взрослый мужик, лет тридцати пяти-сорока.
— Хорошо. Какая разница?
— Большая. Зачем он оделся как юный фашист, панк, металлист? Либо он псих, либо это была маскировка. Ведь известно, что Симакова видела черта, то есть человека в маске черта. Правильно?
— А если ее заглючило, на хрен? — вкрадчиво произнес начальник и прищурил один глаз. — Мы что, будем всех, кто одет странно, не по возрасту, подозревать?
— Да не только в одежде дело! Как вы не понимаете, Иван Романович, он следил за нами. Он пошел сначала за бомжихой, потом за мной, — упрямо повторил Коля, — я видел его во дворе, неподалеку от бомжовского дома, то есть он выследил ее, пошел назад, к метро. Наткнулся на меня и стал следить за мной. Он ведь близко у столика стоял, мог слышать наш с Симкой разговор тем более мы с ней орали.
— А чего орали-то?
— Ну, сначала музыку перекрикивали, а потом так, по инерции, — смущенно объяснил Коля, — но главное, он на рынке открыто следил за мной. Я деньги выронил, он прижал бумажку ботинком.
— Большую бумажку? — с усмешкой спросил начальник.
— Полтинник.
— Да, сумма приличная. Отдал?
— Ногу убрал. Ну не в этом дело!
— А в чем, Коля? В чем? Давай попробуем вместе спокойно разобраться. Он наблюдал за пьяной теткой. Но ты ведь тоже на нее глазел, верно? Значит, было на что посмотреть?
— Да я… — начал Коля, но начальник остановил его жестом.
— Погоди, не перебивай. Ты встретил его на детской площадке и стрельнул сигарету. Он тебя угостил. Потом ты столкнулся с ним на рынке. Слушай, Коля, у тебя мания преследования, тебе надо к доктору. С чего ты взял, будто человек приперся на рынок по твою душу?
— Ну а зачем же еще? — хмуро спросил Коля.
— Елки зеленые, — начальник выразительно закатил глаза, — за продуктами, за мылом и зубной пастой. Там, Коля, все значительно дешевле. И жратва, и предметы гигиены, и одежда с обувью. Короче, так, лейтенант. Ты давай, завязывай с частным сыском либо увольняйся из милиции и иди в какое-нибудь детективное агентство. Кстати, денег больше будет. Ты, честное слово, достал меня, на хрен. Сначала подумай башкой своей бестолковой, а потом уж выводы делай!