Питомник
Шрифт:
— Потому, что этой ночью я была на дискотеке, — бесцветным голосом проговорила Света, — потому, что меня рвет от кроличьей крови, подсоленного вишневого сока и от всех тех гадостей, которыми мы там дружно занимаемся, я не могу больше участвовать в этих оргиях. Мне кажется, еще одна такая ночь, и я либо умру, либо окончательно сойду с ума и стану настоящей маньячкой. Знаешь, когда я сломалась? Когда появился Солодкин со своей видеокамерой. Мне вдруг захотелось, чтобы он был из милиции или из ФСБ и чтобы нашу похабную семейку наконец накрыли. Пусть что угодно, интернат, колония, панель,
— Кончай ныть, — процедила Ира сквозь зубы, — мы уже подплываем, нас запросто могут услышать.
— Не спеши. Я должна успокоиться. Когда я поняла, что это ничтожество Солодкин никакой не мент, а самый обыкновенный наркоман, которому зачем-то понадобилось снимать нас на видео, я сломалась. Но, хоть убей, не понимаю, почему мама Зоя позволила ему?
— Маму Зою хлебом не корми, дай покрасоваться перед объективом. Ты замечала, с каким кайфом она общается с журналистами, какое у нее лицо, когда она разглядывает свои фотографии и читает статейки о своем материнском подвиге в разных журналах и газетах?
— И ничего не боится, гадина, — еле слышно выдохнула Света.
— Чего ж ей бояться? У нее отличная «крыша», к тому же наши дискотеки никто еще не снимал ни разу.
— Черные мессы, — быстро, на выдохе, произнесла Света, — вот так это называется.
— Все, тихо! — скомандовала Ира.
Они встали на дно. Вода доходила до пояса.
— Ну чего, девки, наплавались? — крикнул им с берега мужчина. — Ох, русалки, мать вашу, посмотрели бы на себя!
Тела их были покрыты бурой тиной, длинные волосы свисали, как плети. Мужчина подкинул на ладони увесистую связку ключей, затянулся и выпустил дым из ноздрей. Света, ни слова не говоря, навзничь упала на траву. Ира уселась рядом с мужчиной, вытянула сигарету из его пачки.
— Может, ты объяснишь, какого хрена полез к нам в сумку без разрешения?
— Я думал, вдруг вы утонете. — Он скорчил трагическую гримасу, а потом засмеялся. Смех у него был высокий, переходящий в визг. — Как вы собираетесь смывать эту дрянь? Здесь нет душа, — спросил он, продолжая смеяться, и увесисто шлепнул Иру по голой груди. Она тут же дала ему кулаком в плечо, он замахнулся, но опустил руку и прорычал еле слышно:
— Ладно, живи пока, я с тобой позже разберусь. Нет, не могу на вас смотреть, уродки, неужели так и пойдете?
— Оно высохнет и стряхнется, как пыль, смывать не надо, это полезно для кожи, — спокойно объяснила Ира. — Значит, ты, добрый наш, надеялся, что мы утонем в этом болоте и тебе не придется платить за ключики? А тебе не пришло в голову, что квартира на сигнализации?
— Любая сигнализация отключается, — лицо его окончательно оправилось от дурацкого смеха, потяжелело, набухло, нижняя губа оттопырилась, — вы, вообще, крутых из себя не стройте, одно мое слово, и вас никуда не возьмут. Ясно? Ведите себя тихо, вежливо, и не забывайте, сучки, с кем разговариваете.
— Ты расплатись сначала, — подала голос Света, — а потом уж будешь трепаться.
— Это кто там бормочет? Ирка, ты не знаешь, что за падаль там валяется и воздух портит?
Ира смерила его брезгливым взглядом, молча сгребла
— Вставай, сестренка, нам пора. Света вскочила резко, как отпущенная пружина, и обе направились к роще.
— Стойте, сучки! — мужчина нехотя поднялся, догнал их одним прыжком и вцепился Свете в предплечье так, что та вскрикнула. — Сначала вы мне все расскажете, а потом мотайте!
— Отцепись! — Света дернулась, и он отпустил ее. — Сначала плати, потом будем разговаривать.
— За что платить-то? — прищурился он. — Вы повеселились, покрутили задницами, и вся работа. Ладно, девки. Сегодня вечером получите то, что вам причитается. Обещаю.
— Вот как получим, так и расскажем, что там за сигнализация, — оскалилась Ира, — а сейчас отвали, понял?
— Слушайте, а что это вы такие стали смелые? Думаете, если вас обещали забрать, вам все можно? Я, между прочим, преподаватель ваш, а вы со мной разговариваете, как с равным.
В ответ обе засмеялись, причем Светин надрывный хохот был похож на рыдания.
— Преподаватель! — простонала Ира, хватаясь за живот. — Ой, не могу, заслуженный учитель России! Ты еще предъяви свои кубки, грамоты и медали, спортсмен хренов!
— А вот этого не трогай, — медленно, тихо, сквозь зубы процедил мужчина, — вот это, сучка, не твое дело, и если я еще раз от тебя что-нибудь подобное услышу, урою, на куски разрежу, поняла? Повтори! — он моментальным движением выбросил руку и за волосы притянул Иру к себе так, что она чуть не упала, и, продолжая смеяться ему в лицо, звонко прокричала:
— Светка, я поняла, почему он не слинял с ключами! Он адреса не знает. А там еще сигнализация. Если б не это, он бы нас с тобой уже давно утопил, а потом сказал, что так и было, — она поморщилась, потому что он изо всех сил дернул ее за волосы. — Все, пусти, дурак, больно. Я поняла. Если я еще раз заикнусь про твои хреновы медали и грамоты, ты меня уроешь, на куски изрежешь и сожрешь сырую, с солью и красным перцем. Я тебе верю. Ты можешь. Все, пусти.
Хватка его ослабла, в руке остался клок длинных Ириных волос, пропитанных болотной тиной. Он брезгливо вытер ладонь о штаны, сплюнул в траву, достал сигарету, закурил. Девочки стояли рядом и молча смотрели на него. Они не видели его глаз за очками, но знали, что из карих глаза эти сделались желтыми и мутными, как желчь. Ира вынула из сумки драную белую футболку и быстро натянула ее потому, что только сейчас вспомнила о своей голой груди и почувствовала себя уязвимой под этим невидимым желтым взглядом.
Он курил, пуская дым прямо в них, в их лица, и молчал. Левая рука была в кармане широких штанов. Где-то совсем близко послышалась монотонная дробь дятла, что-то плеснуло в пруду, и прямо у них над головами вдруг страшным, истерическим карканьем разразилась ворона. Света вздрогнула и отшатнулась, к ее ногам упало нечто маленькое, розово-серое, с бездонной черной дырой посередине. Присев на корточки, она увидела в траве вороненка. Дырой был его клюв, распахнутый в жутком крике, но ничего, кроме слабого хриплого писка, у птенца не получалось.