Плацдарм
Шрифт:
Буквы (или иероглифы) исчезнувшего народа были даже отдаленно не похожи ни на что, знакомое Костюку.
Дальше перед ними предстали связки пластин мамонтовой кости, штабеля грубых глиняных табличек с коряво нацарапанными знаками. Видно, то были летописи, относящиеся ко временам после гибели материка.
— Все это можно будет без особого труда прочесть, — бросил Найярони, отвечая Алексею. — Тут есть много переводов с древнего языка на нынешние. Некоторые из них делал я сам.
В десятом или пятнадцатом по счету книгохранилище всю стену занимала выложенная цветным камнем
На карте были явственно обозначены горные цепи, идущие вдоль побережий, глубоко вдававшиеся в берег обширные заливы, россыпь островов вокруг. Поверхность материка густо покрывали маленькие треугольники из дымчатого кварца, с подписями рядом.
Несомненно, то были города.
Несколько треугольников было разбросано по «азиатским» просторам, по одному — там, где в его мире были Канада и Гренландия.
Костюк постарался как можно точнее запомнить их расположение, но тут же усмехнулся про себя. Зачем? Ведь сюда все равно придут люди.
И вновь потянулась бесконечная паутина переходов, тоннелей, крипт; анфилады залов и хранилищ. Там и тут стены были покрыты барельефами или рядами символов — то идеально начертанных, то грубо выбитых в неподатливом камне неумелой рукой.
Двигались путники в глубоком молчании, нарушаемом только звуком их шагов.
Очень редко Алексей отваживался задать вопрос, на который следовал немногословный ответ. Еще реже Найярони начинал разговор первым.
Они спускались все ниже по исполинской, многоярусной спирали.
Разведчик попытался хотя бы приблизительно определить размеры подземелий. Выходило, что он увидел ничтожнейшую часть.
«Тут работы десятку Академий на сотни лет», — мелькнула мысль у капитана.
Подумал о давно умерших людях, чьи руки построили все это, о тех, чьи мысли и чувства, вся жизнь принадлежали храму. В течение многих, непредставимо многих поколений.
Увидел он и обещанные сокровища — целые горы золотых самородков; алмазы, изумруды, рубины в каменных горшках.
Не удержавшись, Алексей наполнил ими карманы, чувствуя себя при этом довольно глупо. Но, в конце концов, ему предстоит еще обратный путь. Мало ли что, а деньги всегда сгодятся в дороге.
Его провожатый как будто вовсе и не стремился показать своему спутнику как можно больше. Он равнодушно проходил мимо кладовых, наполненных шедеврами, подобных которым по красоте Костюк не видел ни в одном музее Земли, или книгами. И, бывало, подолгу задерживался в каком-нибудь тупике, где не было ничего, кроме нескольких надписей или полустершихся изображений, содержание которых Алексей не мог даже понять толком.
В одном из таких мест стену украшала весьма странная картина, написанная на вмурованной в стену плите чем-то вроде расплавленного стекла.
Она одновременно напоминала земную абстрактную живопись, замысловатые индейские орнаменты и арабески. Переплетения извилистых линий и многогранников, какие-то
Все это производило впечатление полной бессмыслицы, но одновременно явно подчинялось некоему, пусть и непонятному закону.
Прихотливый узор властно пленял его своей завораживающей и одновременно математически-стройной красотой.
Алексею вдруг показалось, что картина расплывается, отодвигаясь куда-то вглубь картины, что непонятный рисунок продолжается во все стороны там, за гранью изображения. В какой-то момент узор обрел объем и глубину. Все это одновременно и притягивало, и вызывало в душе некое смутное беспокойство.
Найярони тронул его за плечо:
— Пойдем, на нее не надо слишком долго смотреть.
— Что это такое? — спросил Костюк, не без труда отрывая взгляд.
— Это… очень странная вещь. Неведомо, откуда она взялась, но известно, что она старше, чем этот храм. О ней говорили как о большой загадке уже тогда… В храме есть не только то, что создано народом хранителей мудрости, — добавил он. — Там можно встретить много того, перед чем бессильны оказались лучшие умы северян. Даже для них были свои тайны… Вот про это говорили, что будто бы через него можно выйти… — он оборвал фразу, только махнув рукой.
…И вновь груды вещей — на каменных столах, в нишах, прямо на полу…
Зеркала из полированного обсидиана и платины, агатовые и малахитовые статуэтки фантастических созданий, игры, похожие одновременно на шахматы и китайскую головоломку, с сотнями разноцветных клеток и фигурок.
Странные, действительно, странные приборы и механизмы — кажущиеся нелепыми нагромождения дисков, передач деталей сложной вычурной формы.
Попадались и предметы вообще не похожие ни на что. Возможно, они были предназначены для колдовского искусства?
Проходило время, и на Алексея все сильнее наваливалась усталость, начинало клонить ко сну. Колени его подгибались, долгий путь через подземелья давал о себе знать.
Желудок сводило спазмами голода — с утра он ничего не ел, кроме нескольких сухарей, очень хотелось пить.
Найярони, тоже было сникший, вдруг неожиданно приободрился. Его движения стали увереннее, шаг тверже, словно он приблизился к некоей конечной цели своего пути.
Несколько раз свернув, они оказались в широкой галерее.
Опустившись очень длинным наклонным коридором, где вперемешку лежали предметы, добытые, как пояснил толмач, обитателями долины за тысячелетия во время вылазок в мир — каменные и бронзовые топоры, почерневшие серебряные браслеты и ожерелья, ржавые сабли и костяные луки — путешественники через узкий проход вступили в огромный зал.
Он был настолько велик, что свет фонаря, хотя Алексей и повернул переключатель на полную мощность, не достигал ни сводов его, ни противоположной стены.
Разведчик невольно вздрогнул, ему на мгновение почудилось, что он стоит на берегу океана бесконечной темной пустоты. Преодолев секундную слабость, он прошел за Найярони туда, где неподалеку от входа стоял высокий — в два человеческих роста — четырехугольный камень.