Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Побледнев, княжна невольно прислонила ладонь к приоткрывшимся губам: да, она ожидала такого решения, но каждую секунду молилась о монаршей милости.
— Ты хочешь спасения для папеньки? — “догадался” князь: все мысли племянницы были написаны на её лице, и ему оставалось лишь осторожно подбирать каждую новую фразу, чтобы убеждаться в правильности всех догадок.
Решимость, с которой девушка кивнула, стала лучшей наградой Борису Петровичу, уже предвкушающему удачный исход все еще не сложившегося в единую картину дела. Но у него есть самое главное: готовность Катерины исполнить все, что он скажет, если это поспособствует вызволению её папеньки из Петропавловской крепости и снятия с него обвинений. А пока в его руках главная фигура этой шахматной партии, победа за ним.
В судьбе Российской
Роду Романовых суждено угаснуть.
========== Глава шестая. В дворцовых кулуарах ==========
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1863, октябрь, 11.
Данное супруге обещание не означало, что Император позволит ей лично решить судьбу княжны Голицыной: доброе сердце Марии Александровны могло склонить чашу весов в сторону прощения и снятия всех подозрений с девушки, и тем самым навлечь беду на цесаревича. Потому государь был не в силах просто ждать, когда список фрейлин Ея Величества пополнится небезызвестной барышней. Шум открываемой двери и короткое церемониальное приветствие оповестили Александра о том, что по его приказанию в кабинет прибыл офицер, на чьи плечи должно было возлечь конфиденциальное задание государственной важности. В исполнительности того, кто уже более полугода носил звание флигель-адъютанта, что демонстрировал искусный золотой вензель в обрамлении серебряного венка лавровой и дубовой ветвей на эполетах, сомнений Император не имел. А теперь надлежало проверить его на верность Царю и Отечеству.
— Рад вновь видеть Вас при Дворе, граф.
— Рад вновь служить Вашему Величеству.
Соответствующая этикету фраза была искренней: в мыслях офицера никогда не было и намека на недовольство политикой своего Императора. В силу возраста ему не случилось застать* правление покойного Николая Павловича и оценить то, как изменилась Россия после его смерти, однако путь, которым шел Александр Николаевич, не вызывал сомнений в своей правильности, что бы ни думали некоторые представители дворянства, имевшие власть в своих руках во времена Николая Павловича.
— Насколько мне известно, Вы состоите в близких отношениях с княжной Голицыной, — перешел к делу Александр, складывая руки за спиной и в упор смотря на стоящего перед ним молодого человека и отслеживая каждую эмоцию на его лице.
Бесстрастный взгляд на миг сменился обеспокоенным, но тут же это мимолетное проявление чувств было подавлено: не стоило давать понять государю, что его фраза показалась графу не обещающей ничего хорошего. И решение, с которым он утром запрягал лошадей в Петербург, без видимых причин пошатнулось. Император же тем временем продолжал излагать свои мысли.
— С сегодняшнего дня Вы будете докладывать лично мне о каждом шаге княжны Голицыной: с кем говорила и о чем, кого навещала, куда выезжала.
Замешательство, в которое пришел поручик, не могло укрыться от Его Величества. Как он и полагал, дать ответ сиюминутно граф Шувалов не сумеет: на вторую чашу весов были помещены его чувства, что в столь юном возрасте могли и перевесить долг. В конце концов, и сам Александр когда-то скорее бы пошел против Императора, нежели предал любимую женщину. Горяч был и ветрен. Едва заметно усмехнувшись, так, чтобы стоящий перед ним адъютант не посмел принять эту усмешку на свой счет, государь сделал пару шагов от своего письменного стола в сторону стеллажа, предоставляя возможность офицеру обдумать сказанное.
Присяга и честь не позволяли Дмитрию отказаться от возложенного на него поручения, однако его охватил страх за ту, к которой он питал нежные чувства. Что должна была совершить Кати, чтобы к её особе проявил интерес сам Император? Или, в какую авантюру она была затянута? Ведь при всей своей непоседливости и, порой, слишком частому следованию чувствам, а не голосу разума, невеста его отнюдь не являлась барышней глупой. И против Царя и Отечества не пошла бы. Потому предположить, что Кати в чем-то повинна, офицер не смог бы и в страшном
— Надеюсь, Вы не намереваетесь отказаться от моего поручения? — иронично поинтересовался Александр, вновь возвращая свое внимание адъютанту.
— Никак нет, Ваше Величество, — стараясь, чтобы его заминка перед ответом не вызвала монаршего гнева, отозвался граф.
— Похвально, поручик Шувалов, — в сощуренных глазах государя промелькнуло одобрение, — жду Вас завтра с отчетом.
— Слушаюсь, Ваше Величество.
Что бы ни стало причиной для особого поручения Императора, одно Дмитрий понимал ясно: просьбу о благословении на брак придется отложить. Вряд ли сейчас Александр Николаевич расположен к Кати и одобрит желание своего доверенного лица связать с ней жизнь. Стоило обеспокоиться положением невесты, а день браковенчания всегда можно изменить. А еще требовалось держать её как можно дальше от Двора, забыв просьбу Эллен о представлении подруги к Императрице.
Откланявшись, граф Шувалов покинул кабинет государя, намереваясь немедленно направиться в квартиру князя Остроженского, где должна была находиться Кати, если верить её письму, что было доставлено посыльным вчера.
И Дмитрию очень хотелось верить, что все это — какое-то досадное недоразумение.
***
Ты сможешь спасти папеньку.
Слова дядюшки уже вторые сутки не покидали мыслей Катерины. Что бы она ни делала, тот разговор вновь и вновь всплывал в её памяти, терзая душу и заставляя сжиматься сердце. Ей было сложно бездействовать, хоть и сделать ничего сейчас она не могла. Новые попытки самостоятельно добиться аудиенции у Императора оказались под запретом, а пробраться в камеру к заключенному, тем более столь тщательно охраняемому, было смерти подобно. Пусть и отличалась княжна импульсивностью и непродуманностью своих поступков, но даже для нее исход такой затеи являлся очевидным. И всё же, ожидание лишало последних сил. За утро она успела уже начать и бросить вышивать платок, что желала отправить маменьке, перебрала все ленты, так и не выбрав ни одной, и чуть было не сорвалась обратно в Семёновское, к Шуваловым, но побоялась подставить их под удар: за прошедшие сутки она ни с кем не говорила, кроме прислуги, и даже не покидала квартиру, дабы не навлечь монарший гнев еще больше. Она не знала, как долго будет длиться её заточение здесь, но чем скорее государь забудет о её присутствии в России, тем лучше. Возможно, вскоре вправду всё прояснится, и Его Величество снимет все неоправданные обвинения с папеньки. Тогда ни ей, ни её семье не придется скрываться, и Голицыны вновь воссоединятся в родовом поместье.
У Бориса Петровича мнение было иным.
Письмо от баронессы Аракчеевой, принесенное посыльным утром, измялось за время беспрестанного его сложения и развертки. Несколько строк мелким угловатым почерком привели князя в крайне благодушное настроение, коим он желал поделиться со всеми. Но это успеется. Ежели сегодня все пройдет, как задумано, он обязательно отблагодарит Варвару Львовну, даже сверх уговора. Лишь бы племянница его не подвела.
— Вы звали, дядюшка? — забыв даже оставить книгу в спальне, Катерина почти вбежала в гостиную, прервав чтение, как только Ульяна передала ей просьбу барина. На бледной щеке остался след от ладони, о которую княжна опиралась, устроившись в кресле с полчаса назад, а из некрепко за плетеной домашней косы выбились темные непослушные завитки. Весь вид её был до невозможного домашним, и если бы Борис Петрович не знал, какой может быть племянница, ему бы и в голову не пришло, что из этой нескладной, хрупкой девочки с большими глазами может получиться Императрица Всероссийская.
— Помнишь наш разговор намедни? — князь дождался быстрого кивка и продолжил. — Если ты не переменила своего решения, и желание вызволить папеньку из заточения все еще в тебе не угасло, смени платье и убери волосы: тебя желает видеть Ея Величество.
— Так скоро? — только и могла она спросить.
Словно в доказательство тому, хозяин дома показал ей сложенное вдвое письмо. Опешившая от столь внезапной новости, Катерина проследила за тем, как желтоватый лист бумаги исчезает за пазухой у дядюшки, и лишь потом осознала, что именно ей сегодня предстоит.