Плач по красной суке
Шрифт:
Причиной их развода было то, что Нелли наотрез отказалась готовить обеды и стирать мужу белье. К моменту развода она вообще разочаровалась в браке и не могла понять, зачем люди выходят замуж, когда можно жить свободно, ни о ком не заботиться и ничем себя не утруждать.
И теперь, через двадцать лет, Нелли так и не уразумела для себя, почему это она должна жарить кому-то котлеты или стирать носки. Казалось бы, о чем разговор, ты все равно готовишь, стираешь и драишь, так почему не делать этого для мужика, тем более любимого? Нет, нельзя. Тем более — для любимого. Любовь — выше этого, любовь — сплошное парение, трепетание и благоухание. А уж коли ее обделили этим святым и чистым предметом
— Тоже мне, нашелся барин! Будто сам себе не мог котлеты пожарить! — возмущалась она. — Надо мне больно за кем-то подштанники стирать! Когда мне приспичит, я себе мужика всегда найду.
Она действительно находила себе мужиков в неограниченном количестве, никому не стирала и не готовила, а лишь торговалась с ними и качала права.
Нет, она не была вымогательницей и профессиональной проституткой; если бы кто-то ее так назвал — выцарапала бы глаза. Она жила на зарплату в своей коммуналке и считала себя потомственной ленинградской интеллигенткой. Проституток она презирала. Но когда ей нужен был мужик, она ходила на танцы в Дом офицеров и клеила там бравого вояку, который покупал ей конфеты и шампанское, которые Нелли обожала. Денег с вояки она не брала, но подарки даже требовала, особенно если связь длилась уже больше месяца и поклонник начинал ее утомлять. Она по-прежнему блюла себя, берегла свои силы и возможности, то есть была до крайности расчетлива в своих энергетических ресурсах, боялась передать лишнего и продешевить в любви.
Несколько раз она приводила своих хахалей к нам на праздники, и это было ужасно. Весь вечер Нелли выясняла отношения.
Положим, просят сходить за пивом или за хлебом. Нелли утруждать себя не привыкла, поэтому она нервно толкает локтем своего хахаля. Но тот считает, что и так принес больше чем достаточно. Две бутылки водки за сомнительное удовольствие провести вечер в нашем обществе — нет, он решительно не желает больше раскошеливаться. Надутые, красные и злые, они сидят сбоку от стола, вроде бы вместе со всеми и в то же время особняком, и ругаются весь вечер. Нелли упрекает хахаля в скупости, он же тупо и уныло лакает свою водку и в знак протеста принципиально не закусывает. Так и грызутся, пока его терпение не иссякает, и Нелли получает законную затрещину. Потом хахаля выдворяют, а Нелли остается рыдать на плече у своей подруги Брошкиной.
Это явление бесплатной проституции — типичное для нашей реальности.
Нелли не брала денег от клиентов, потому что не только не считала себя проституткой, но благодаря своему диплому жила в образе потомственной ленинградской интеллигентки. Ведь за деньги надо было бы считаться с клиентом и угождать ему, а этого как раз дипломированные бесплатные бляди совершенно не могут себе позволить — свои добрые чувства и эмоции они берегут пуще денег. Так их воспитали, а может, так позднее замордовали, что они никогда не идут на самые элементарные человеческие отношения, лишь на грубо-постельные; но и там, я думаю, никогда не скажут нежного слова — не передадут. Они всегда должны иметь право выставить человека за дверь в любое время дня и ночи, иметь право обхамить его, высмеять и расколоть. Только тогда они чувствуют себя в этом мире уверенно и гармонично.
И если даже в руки Нелли пёрла «прямая выгода», она долго сомневалась, нужна ли ей эта выгода, и та, как правило, уплывала из рук.
Допустим, один из ее хахалей предлагал ей свою помощь по хозяйству, в смысле ремонта или оборудования ванной комнаты. Нелли сомневалась: а что он за это потребует? Не продешевить бы. Она спала с этим мужиком, казалось бы, он ей обязан? Да, обязан — она признавала это и могла взять подношение вином и прочей дрянью, но сама в свою очередь не хотела быть ему обязанной. Не хотела расплачиваться за его помощь своей благодарностью — человеческой заботой и участием. За столь гнусные и мелочные счеты с жизнью та не щадила Нелли и щедро отпускала ей подзатыльники и оплеухи. Но она мужественно сносила удары судьбы — неуязвимая и неприступная, как железобетонная конструкция.
Мне кажется, что погубил Нелли в основном ее диплом. Инженер по железобетонным конструкциям, — и как только ее угораздило выбрать такую профессию? Ну что может быть абсурднее: пухленькая, аппетитная дамочка и вдруг — инженер по железобетонным конструкциям! Было от чего потерять голову. Этот злополучный диплом сбил ее с толку безнадежно и окончательно, был камнем на шее утопающей и тянул ее на дно. Она была продажной по всем своим природным данным: смазливости, бездуховности, беспринципности, аморальности и прижимистости. Из нее могла бы получиться шикарная дорогая проститутка. Но диплом спутал все карты, именно этот проклятый диплом лишил Нелли права выбора, лишил возможности диктовать мужикам свои условия и требовать свои законные деньги, которые она любила и ценила больше всего в жизни.
— Денежка, — ласково говорила она. — Нам денежку подкинули. — Это про зарплату.
Денежка у Нелли водилась еще со времен ее первого мужа. Особо близким и посвященным она могла дать в долг. У своих подруг за неотдачу долгов она, случалось, изымала какую-либо понравившуюся ей вещь.
— Денежка сильна, — говорила Нелли. — Денежка все может.
Однажды единственный ее близкий родственник, кажется дядя, разбился в автомобильной катастрофе, оставив сиротами двоих детей. Нелли оповестили об этой трагедии по телефону, от которого она отвалилась бледная, помертвевшая от горя. Ей накапали валерьянки.
— Господи, а как же теперь наша денежка? — прошептала она, приходя в себя. Дядя был у нее в долгу.
Свою денежку Нелли вынуждена была зарабатывать мучительным и неблагодарным трудом. Оформленная у нас на должность чертежника-шрифтовика, она на самом деле была простой копировальщицей. Она переводила на кальку всевозможные мелкие схемы, чертежи и графики — работа крайне кропотливая и трудоемкая. Чтобы заработать, Нелли приходилось брать работу на дом.
Роман Нелли с директором типографии Натаном начался задолго до моего поступления на эту работу и трагически завершился уже после моего ухода.
Этот служебный роман протекал у всех на глазах, демонстративно до неприличия. В общественной столовой парочка всегда сидела за одним столиком. Кокетничая и хихикая, они исподтишка издевались над сослуживцами. В культпоходах шагали особняком, под ручку. Старый повеса только Нелли подавал пальто, и та, в благодарность, тоже проявляла заботу, то есть кормила его монпансье из заветной коробочки. Возьмет конфетку двумя пальчиками и кладет, как птенцу, в начальственный ротик, и оба при этом гнусно хихикают.
На наших праздниках старый маразматик сидел рядом с Нелли, а в подпитии смачно хлопал ее по заду, и она краснела от удовольствия и в деликатной форме делала ему замечание. Но стоило ему засмотреться на какую-то другую особу, Нелли мрачнела, дулась и отворачивалась от него, — словом, повсюду и везде они как могли афишировали свои взаимоотношения.
По моему глубокому убеждению, на самом деле там не было никакого романа. Просто так получилось, — может быть, случайно сложилось такое общественное мнение, и оно было на руку обоим: Нелли придавало престижности среди сослуживцев, старому маразматику — потенции, которой он наверняка давно лишился.