Плач серого неба
Шрифт:
— …Предположительно стилетом, — с ухмылкой срифмовала орчанка, — который проткнул…
— …Мозг этого господина, после чего…
— …Его нарядили в костюм Артамаля и для верности сожгли лицо сильной кислотой.
— То есть, это не господин ил-Лакар, — врач неуверенно мусолил края портрета, — но кто же тогда?
— А не сохранилась ли копия рисунка до того, как всякие доброхоты заставили вас подогнать его под образ ил-Лакара? — спросил я, пожевывая карандаш.
— Нет, конечно. Я рисовал только один раз.
— Нет нужды в копиях, — перебил Хидейк, — я и так вижу, кто на портрете. Мастер Поммель, можете без колебаний записать, что на этом столе лежит Гаэль Тиффенхолд, виночерпий и… добрая душа. Да примет его Творец и простит грехи его. Друзья мои, думаю, нам пора. Мы все выяснили.
Согласилась даже суровая орчанка.
— А портрет, выходит, теперь в мусор, — грустно вздохнул анатом, но Ларра хищно улыбнулась:
— Ну что вы, мастер, он еще может принести немалую пользу, — и она ловким движением выхватила помятый рисунок из рук анатома.
Конечно, перед уходом я заглянул в журнал посещений. Отлистав несколько дней назад, я нашел всех упомянутых анатомом посетителей и совсем не удивился, узнав, что третьим гостем лже-Артамаля был некто Г. а-Манн.
Глава 38, в которой я понимаю, каким обманчивым бывает привычное
Карл ждал нас, глядя на мрачную громаду Безнадеги, и пока башня дырявила небо, он изо всех сил пытался просверлить взглядом ее.
— А где Лемора? — спросил я.
— Переоделась и ушла. Сказала, встретит нас в порту — не хотела лишний раз светиться перед знатным господином в рабочей одежде.
Хидейк неопределенно хмыкнул.
— Должен признаться, — сменил он тему, — мне нравится идея забрать у анатома рисунок. Уж если артамалев посланец так постарался добиться полного сходства, нам не придется думать, как объяснить одушевленным, кого мы ищем.
— Зато, — веско обрубила Ларра, — нам предстоит решить, у кого об этом спрашивать. Порт, знаете ли, не маленький.
Никто во всей Морской столице не стал бы с ней спорить. Даже сейчас, когда рыболовный сезон прогнал из города почти что всех жителей окрестных районов, порт кишел жизнью и суетой, растекался тайнами и опасностью, бурлил страстями и порывами. Если бы доски и камни могли говорить, то у каждого квадратного метра набережной хватило бы историй, чтобы занять слушателей на долгие годы. Впрочем, пришлась бы тем по нутру столь густая смесь интриг, преступлений и обманутых надежд? Но ничего другого не поведали бы старые, прогнившие доски и отполированные тысячами сапог булыжники. Ведь начни они рассказывать о сделках, что заключались здесь каждый день — кто стал бы слушать такую скукоту? А за обычными житейскими историями любопытным стоило бы обратиться в Рыбацкий квартал — и идти бы пришлось недалеко.
В ночное время здесь было куда больше жизни, чем на прочих улицах Вимсберга. Ведь коли ты привык к сырому морскому воздуху, то мелкий дождь тебя не испугает, а от сильного ливня легко укрыться под любым из уходящих в бесконечность пирсов. Да что там, в хорошие дни у причалов, бывает, стоят такие стальные гиганты — гномьи грузовики или миррионские пассажирские лайнеры, — что их борта могут скрыть от небесной влаги сразу десяток душ.
В тот день в порту был лишь один такой великан, — тот, что привез делегацию с Боргнафельда. Кокетливо сгрудились невдалеке от него несколько яхт местной аристократии, да устало прикорнула на мелкой волне старая баржа.
— Ларра. — Мы справедливо рассудили, что поиски могут занять довольно долгое время, и пока альв отпускал извозчика, я пробежался взглядом по набережной. — Пожалуй, нам не помешает твоя помощь.
Пусть кораблей в той части порта было и не много, зато от народа на набережной было не протолкнуться. Неторопливо бродили туда-сюда наемные грузчики, выставив напоказ мокрую рельефную мускулатуру. Лениво покрикивали на быстро полнившуюся толпу ночных гуляк шулеры-зазывалы и торговцы сувенирами. Жались к фонарям сонные потрепанные шлюхи, а их сутенеры сидели за аккуратными столиками и, раскинув над головами широкие зонты, азартно резались в домино. Питая ночь и дождь вкуснейшими ароматами, шкворчали под навесами мангалы и жаровни, на которых вертелись, блестели жирными боками, разбрасывали отраженный свет фонарей аппетитные ломти мяса, переложенные овощами. О, да, порт был переполнен жизнью. И в этом была определенная беда.
— М-да? — орчанку всецело поглотила суета ночной набережной. Она с трудом отвела взгляд от веселой толпы и попыталась сосредоточить его на мне. — Какая помощь?
— Дело это, понимаю, деликатное, — немного замялся я, — но не могла бы ты показать, где стоит ваша лодка… заметь, — как только брови Ларры поползли вверх, говорить пришлось быстрее, — не саму лодку! Не нужны нам ваши союзные тайны. Просто ты посмотри только, — я двинул рукой в направлении портовой суеты, — мы же не станем ходить по толпе и показывать всем портрет. Я предложил бы поспрашивать у местных торгашей, причем там, где твой Альбинос наверняка побывал.
Ларра нахмурилась.
— Вот только моим его не нужно называть, ладно?
— Виноват. Но в остальном согласна?
— Возразить точно нечего. Пошли.
Место, вполне ожидаемо, оказалось в дальнем углу порта, там, где к последнему пирсу прижалась небогатая гроздь яликов, ботов и мелких яхт, а дальше до самой городской стены простирался унылый лес деревянных свай, к которым между сезонами привязывали лодки вимсбергские рыбаки. Из десятка скромных лавчонок в этом районе восемь торговали рыбой, а оставшиеся две были намертво заколочены. Но вездесущее веселье проникало и сюда — на моих глазах из одной лавки вышла хихикающая парочка. Жуликоватого вида человек в просторных штанах и полосатой фуфайке держал под мышкой здоровенный сверток, из которого торчала мясистая бурая клешня. Другой рукой он уверенно обнимал раскрасневшуюся дамочку-альвини. У матроса выдался удачный день, и он был полон решимости достойно его закончить. Маленькая, но очень шумная компания прогрохотала по скрытому во мраке пирсу и вынырнула на свет. Мгновение спустя она с визгом и хохотом обступила благодушного и ленивого шулера с двумя колодами карт, и тот немедленно затянул привычные прибаутки.
— Ну что ж, — с некоторой тоской проговорил Хидейк, — пожалуй, стоит начать с торговцев рыбой.
— Погодите… А там кто живет? — Я указал на прижавшийся к городской стене крохотный и какой-то нелепый даже не квартал, а какой-то ком плохо отстроенных домов.
— Работяги. Приезжие, — Карл задумчиво смотрел на неровную груду бараков, — хотели подзаработать — ну и подзаработали.
— Как-то слабо они подзаработали.
— Слабо, конечно. Ну а что с них возьмешь? Они же деревенские мужики. Услышали где-то, что в столице жизнь цветет, вот и набежали, чтобы урвать свой кусочек. А оказалось, вишь ли, что жизнь у нас не только цветет, но и пахнет. А для чужаков так и вовсе воняет. У нас ведь как — пока ты тратишь деньги — ты свой. Как только начинаешь их забирать — сразу чужак.