Плачущий Ангел (сборник)
Шрифт:
– Эта вещь, к сожалению, не вписывается в интерьер нашей квартиры. Мы уж и так, и так смотрели, ну никак не подходит.
– Ребятки, а ведь эту икону держали в руках как минимум пять-шесть поколений ваших предков. Она связывает вас с ними. Может, все-таки передумаете, оставите у себя? – спрашиваю с робкой надеждой.
– Нет-нет, батюшка, мы уже решили. Ну не выбрасывать же нам ее, правда? Так что забирайте!
Вот и еще один образ обретает пристанище в нашем храме…
Как-то соборовал женщину лет
– Это – не просто иконочка, батюшка. Это – наша семейная реликвия! С ней мой дед прошел еще Первую мировую войну и ни разу не был ранен. Его мать, моя прабабушка, благословила ею перед уходом на фронт. А потом уже моя бабушка благословляла моего отца, когда его призвали воевать с фашистами. И ведь тоже за всю войну ни одного серьезного ранения!
Было видно, что мой собеседник – человек нецерковный, да, пожалуй, и неверующий, но мой приход к ним, видимо, стал для него последней надеждой. После исповеди, соборования и причастия, когда я уже уходил, Геннадий – так звали мужа умирающей – с надеждой спросил, протягивая мне пожертвование на храм:
– Ну что, батюшка, она останется жить?
– На все воля Божия! Я ничего не могу вам сказать определенно, но думаю, что чувство, с которым причащалась ваша жена, позволяет надеяться: душа ее будет жить.
Денег я у него не взял.
Женщина умерла, а через несколько дней, проходя мимо их дома, я увидел Геннадия. Он жег костер. Иногда люди сжигают личные вещи усопших. Он заметил меня и крикнул, чтобы я подошел. Когда я приблизился к костру, то увидел, что горят иконы, – те, что стояли в их доме.
– Ума не приложу только, что делать с этой железкой. – Он протянул ладонь, на которой лежала их семейная реликвия, тот самый образ Пресвятой Богородицы. – На помойку выбросить рука не подымается. Утопить разве? Не знаю…
– Отдайте ее мне, – попросил я.
Он легко и даже как-то с видимым облегчением избавился от иконы.
– Она будет находиться у меня в алтаре, и в любой момент вы сможете забрать ее.
Как хорошо, что я не взял тогда его деньги…
Примерно год спустя я увидел его вновь. Он на велосипеде проезжал мимо храма на дачу.
– Геннадий, – окликнул я его. – Ваша иконочка по-прежнему у меня. Не хотите ли забрать?
Он лишь отмахнулся.
– Тогда я отдам ее в надежные руки. Вы не возражаете?
– Делайте с ней что хотите, – ответил Геннадий, не останавливаясь и не слезая с велосипеда.
Сейчас икона находится дома у одного из моих друзей. Ему приходится много ездить, встречаться с людьми. Когда я передавал ему образ, то рассказал его историю. Мой друг взял в руки икону, благоговейно поцеловал ее и положил в
А однажды по дороге из храма в поселок меня остановил мужчина лет тридцати пяти:
– Батюшка, нам икону продали, очень дешево. Такая большая старинная икона, как нам сказали, «Спас Оплечный». Надеялись, что в семье у нас лучше станет, а только, наоборот, все ухудшилось. Может, она ворованная?
– Все может быть, – отвечаю.
– Я хочу икону принести в храм. Возьмете?
– Конечно возьмем, приносите.
Прошло какое-то время, я уже и забыл о том разговоре, но, вновь столкнувшись с этим человеком, вспомнил.
Правда, только после того, как он снова первым заговорил со мной:
– Батюшка, совсем у нас плохо! Я обязательно принесу «Спаса».
Принес он его только месяца через два. Меня в это время в храме не было, но мои матушки рассказали, как мужчина поставил образ на столик и произнес, обращаясь к нему, словно к живому:
– Ну, вот Ты и снова в храме! Думаю, что Тебе здесь будет хорошо, это будет Твой новый дом.
А потом, повернувшись к моим помощницам, сказал:
– Попросите батюшку помолиться об Ольге. Это моя женщина, она пропала.
На все расспросы он лишь повторял, словно сомнамбула:
– Ольга пропала… Ушла из дома и не вернулась. Документы, деньги и все вещи на месте, а ее нет…
Мы молились об Ольге, но только тот человек в храм больше не приходил.
После этого события прошло, наверно, года три, и я, как обычно по вторникам, отправился в область, в семинарию, читать лекции своим студентам. Стоял небольшой утренний туман, да еще и торфяники горели, поэтому ехал осторожно. Впрочем, на ижевском «москвиче» и при желании особенно не разгонишься. Уже отъехав от дома километров тридцать, машина внезапно вошла в полосу сплошного тумана. Никогда – ни до, ни после этого я не оказывался в таком мареве. Как будто лобовое стекло оклеили белой бумагой.
Резко сбросив скорость, я еще ехал вперед по инерции, но куда двигался на самом деле, определить не мог. Вдруг вижу контуры горящих фар и понимаю, что выскочил на встречную полосу. Резко вывернул руль вправо, в сторону кювета. Как ни странно, я мог различить границу асфальта и гравийной отсыпки обочины.
Остановился и зажег все огни. Думаю, пережду, но не тут-то было: вижу, прямо на меня дрейфует такой же бедолага. Пришлось выйти из машины и улечься ему на капот, чтобы он меня увидел и отвернул в сторону. Потом я снова двинулся потихоньку вперед, поскольку стоять при таких обстоятельствах – еще опаснее, чем ехать. Вдруг слева меня обгоняет высокий автобус с метровыми стоп-сигналами. Я пристроился за ним как за маяком, и мы «помчались» со скоростью километров в двадцать.