Плагиат (Исповедь ненормального)
Шрифт:
— Ты исправишь, а мы потом — у разбитого корыта?
— Так ты уже заранее решил вернуться? — хитро прищурился Зюскевич.
— Нет, зачем… То есть… — Гусев растерялся. — А если посадят? А что у меня есть? Есть счёт за границей?
— Некогда выяснять. Что есть, то есть. Самое главное — позвонить. Сразу, в первую минуту. Оба позвоните.
— Может завтра продолжим?
— Сейчас.
— А что Берёзкина? — не унимался Гусев.
— Всё, поехали, — я взял Гусева за локоть. — Садись.
— Ладно, так и быть. Проверим. Что там у нас в свободно конвертируемой. Выпить ещё можно?
— Там выпьем.
Я уже думал
— Теля, сейчас перескочим — там сразу созвонимся, надо добавить. То есть, сначала позвоним куда Миня просил. Кира, не скучай без нас.
Кира, стоящая в сторонке, чуть заметно кивнула.
— Гусев! — сказал Зюскевич. — Про Пугачёву я пошутил.
— Э, — я встревожился, — про «Переплёт» не пошутил?
— Нет. Между прочим, тебя ждёт сюрприз.
— Приятный?
— Для тебя — не то слово. Если я ничего не путаю.
— Чего-чего?..
— Больше ничего. Повторите номер телефона и что сказать.
Мы вразнобой повторили.
— Если вы этого не сделаете, я вас уничтожу. Превращу в моль, в червей, в гробовую плесень…
— Чего-чего?..
— Он шутит, — сказал я. — Я сам тебя уничтожу.
Сначала Зюскевич был готов застрелиться, а теперь шутил. Возможно, это было связано с решением Киры остаться. Она уже с ним. Программа «максимум», ради которой, руку на отсечение, всё это затевалось, выполнена на все сто. Проблемы только в технической доводке машины времени. Не для себя, для начальства. И что-то ещё. То, что он от нас скрывает. Сейчас мы для него кролики.
Миня опустил нам шлемы, сел за пульт, и, ударив по клавишам, сыграл увертюру к году 1994-му.
2
Едва открыв глаза, я потянулся к телефону и честно набрал номер. Трубку сняла женщина.
— Вера Алексеевна? Извините, это срочно. Моя фамилия Телегин, но это не важно. Я просто повторю слово в слово то, что меня просили передать. Алло, вы слушаете?
— Да.
— Первое. Роман будет называться «Цыганка нагадала счастье».
— Что это значит? — спросила Вера после долгой паузы.
— Понятия не имею. Второе. Чен даст полковнику сигарету. Она отравлена. Пусть курит завтра на приёме только свои. Это всё.
— Спасибо я поняла.
Повесила трубку. Что она поняла? Даже не спросила, кто я. Шпионские страсти… А вдруг теперь я слишком много знаю? Так или иначе, обещанное сделано. Но что-то в этом звонке, какая-то техническая мелочь, показалась мне странной.
Зазвонил телефон, в трубке послышался голос Гусева:
— Теля! Привет!.. Как ты, в порядке?.. Слушай, как там… номер… Ноль девяносто пять, это понятно. А дальше… чего-то вылетело. Триста двадцать три… или двести тридцать два… Кого-то разбудил, обхамили…
Я понял, что было странно. Я звонил в Москву без кода.
— Я уже. Без московского кода…
— А! Ну тогда всё в порядке. Почему без кода?
— Надо полагать, теперь мы живём в Москве. Деньги-то все в Москве, вспомни девяностые. Питер серый, нищий и облезлый, как дворняга.
— Ёкорный бабай… Так здесь совсем другая жизнь, скучать не придётся.
Я кое-что вспомнил и разозлился:
— На хрена ты ей это сказал?!
— Что?..
— На хрена ты сказал Берёзкиной «не скучай без нас»!!
— А что…
— Ты дурак или прикидываешься?! В первый
— Кажется, я не говорил «детка». А разве её убили? Ты что, убил её? Тогда, в камере?
О Господи, какой ужас, что он говорит, что происходит.
— Да, убил. Случайно. Из-за этого твоего пятновыводителя… эфира. Отключился, а руки онемели…
— Ничего, не переживай, с ней всё в порядке. Она бодра, весела. Скоро выйдет замуж за Зюскевича. Если б я знал, что ты её убил, не сказал бы «детка, не скучай без нас». Действительно, это звучит уже как-то двусмысленно.
— «Убил, убил!..» Хватит повторять. С ней всё в порядке.
— Замётано, никто никого не убивал. А где она сама, между прочим? Почему не день рождения? Я в постели и трезвый. А ты?
— Я тоже. Позвони ей, узнай, что и как. Выбирай слова. Та, что здесь, не должна ничего знать.
— Теля! (Цык-цык.) У меня зуб вставной… Чего знать?
— Ей тридцать четыре. Одна жизнь и просто тридцать четыре. Не это наше… колесо сансары.
— А! Понял. Чего колесо?.. В смысле, она не знает, что потом мы её изнасиловали и не уби… Ну, понятно. Это всё упрощает. Сейчас найду номер и позвоню. Кстати, я тут листаю записную книжку… много интересного. Похоже, что ты женат. Помнишь, Миня говорил про какой-то сюрприз?
Я быстро обернулся и включил левый светильник над кроватью.
Кто-то худенький, накрывшись с головой под одеялом, спал рядом. Я осторожно приоткрыл ему лицо и перегнулся, держась за спинку кровати.
На моей кровати, по-домашнему одетая в пижаму, спала Таня Овсеенко. Забыв про всё остальное и дрожа от волнения, я медленно потянул за край одеяла. Девушка шевельнулась и открыла глаза. Я поцеловал её, потом ещё и ещё…
3
В ближайшие дни я и Гусев аккуратно, чтобы не показаться сумасшедшими, собирали сведения о самих себе и вспоминали. Словно на погружённых в проявитель листах бумаги, в памяти проявлялись картинки ещё одной жизни, лучшей, глянцевой, прожитой именно так, как хотелось. Странным образом это ничуть не радовало. Было ощущение украденного, смухлёванного, жульнического счастья.
В это же время у меня был медовый месяц. Я был женат около десяти лет, и, по убеждению моей жены Тани, пора было угомониться. Не тут-то было. Каждую удобную минуту я валил красотку на кровать, и кровать ходила под нами ходуном.
Гусев женат не был. «Фабрикой звёзд» он лично не занимался, для него это было мелко. Десятки или сотни красоток — певших, открывавших рот, вертевших попой, улыбавшихся или подтанцовывающих — полностью зависели от него и ловили в его глазах малейшую прихоть. Он выбирал их, развалившись в кресле с сигареткой на так называемых кастингах. Этот крокодил, этот похотливый карабас-барабас, специализировался на продюсировании девичьих коллективов. Таких как «Белки», «Стрелки», «Киски», «Мираж», «Ниагара», «Виагра», «Парфюм», «Комбнация», «Девочки», «Целочки», «Блестящие», «Поющие», «Танцующие», «Шиншиллы», «Бегемотики»… и ещё чёрт в ступе. (За точность названий не ручаюсь.) Когда он лез в джакузи, и ему туда напускали этих самых «бегемотиков», вместе с плавающими игрушками, он пил шампанское и думал о карте ужина. Он уже не знал, чего ещё можно хотеть, и это становилось его проблемой.