Пламенное сердце
Шрифт:
– «Медио» – это «середина», – пояснила Джеки. – «Стант» – глагол в будущем времени. Один из переводов – «держаться». Или есть другой вариант – «выстоять». Вместе получается примерно «середина удержится».
Я вскинул голову.
– Погодите, – хрипло прошептал я. – Середина выдержит!
Последние слова Сидни. Обращенные не к Эдди, а ко мне.
Последние остатки самообладания рухнули, и я встал. Джилл коснулась моей руки.
– Адриан…
– Я свяжусь с вами позже.
Я зашагал к двери, притормозив лишь для того, чтобы подобрать Прыгуна
Середина выдержит.
«Это правда, Сидни? – мысленно спросил я. – Ведь я разваливаюсь на части?»
– Куда ты? – поинтересовался Эдди.
– Прочь, – заявил я. – План бегства номер восемьдесят два: затаиться в таком месте, где я смогу ничего не чувствовать.
Эдди обеспокоенно переглянулся с Джилл и опять обратился ко мне:
– Когда ты вернешься?
Я покачал головой.
– Неважно.
Глава двадцать четвертая
Сидни
В конечном итоге меня разбудил холод. Я то проваливалась в черное, лишенное снов забытье, то выплывала из него. Все было как в тумане. Понятия не имею, сколько времени прошло с тех пор, как я сидела в машине со своими родственниками. Судя по сухости во рту и сумеречному состоянию сознания, меня накачали наркотиками. Но, очевидно, меня, наконец, оставили в покое, чтобы я очнулась.
Я лежала на шероховатом бетонном полу, неприятные ощущения усиливала сырость. Мороз пробрал меня до костей. Я неуклюже села и обхватила себя руками в жалкой попытке сберечь хоть немного тепла. В сырой камере было градусов десять, не больше. Кроме того, я была совершенно голой, что, конечно, не улучшало моего состояния.
Еще в помещении царил непроглядный мрак. Мне и раньше случалось бывать в темноте, но эта оказалась абсолютно непроницаемой. Здесь не имелось ни малейшего проблеска света, за который мог бы зацепиться взгляд. Тьма была почти ощутимой, тяжелой и удушливой. Мне приходилось полагаться на другие чувства, чтобы составить какое-то представление об окружающей обстановке, и, судя по зловещей тишине, слух мне тоже ничем не мог помочь.
У меня застучали зубы. Я подтянула колени к телу и скривилась – оцарапалась об шершавый пол. Тогда я свернулась в клубок. С трудом верилось, что совсем недавно я жарилась в пустыне. Какое сегодня число? Где я нахожусь? Я уже ничего не понимала. Наркотик отсек восприятие времени. После моего похищения могли пройти и минуты, и дни.
– Привет, Сидни.
Женский голос зазвучал без предупреждения. Он как будто прогремел с потолка и эхом отдался от стен. Странно, но было в нем нечто искусственное, словно он миновал множество фильтров. Я ничего не сказала, но подняла голову и решительно посмотрела вверх. Если помещение оборудовано непростой акустической системой, то в ней вполне могут стоять и камеры ночного видения, через которые за мной наблюдают. Алхимики пытаются устроить мне сенсорную депривацию, но для себя они наверняка сохраняют все преимущества.
– Ты знаешь, где находишься? – спросил голос.
Я несколько раз сглотнула,
– В плену у шайки больных вуайеристов, которых возбуждает держать под замком голую девушку?
– Ты больна, Сидни. – Голос был лишен даже намека на эмоции. – Тьма, окружающая тебя, – ничто по сравнению с той чернотой, которой ты замарала собственную душу. Мы поможем тебе изгнать ее.
– Полагаю, одежда и одеяло в список не входят?
– Ты появилась в этом мире, хладная и нагая, и тебе дан новый шанс спастись.
Я уронила голову на колени и стиснула губы. Алхимики – мастера сложных метафор. Пусть болтают, сколько им угодно, но я прекрасно осознавала, что подобная депривация – обычный психологический прием, направленный на то, чтобы сломить меня. Следующие реплики подтвердили мою догадку.
– Чем больше ты будешь сотрудничать с нами в деле твоего спасения, тем более комфортабельными будут условия твоего содержания.
Мой желудок, будто уловив намек, заурчал. Я задумалась над тем, сколько же времени прошло.
– Оставьте свой комфорт себе, он мне вообще не требуется.
– Все, в чем ты попала сюда, уничтожено – за одним исключением. Это знак нашей доброй воли. Мы не собираемся быть жестокими. Мы хотим помочь тебе.
Я хранила молчание.
– Этот предмет в твой камере, если он тебе нужен, – добавил голос.
Ясно, начались манипуляции. Но было неизвестно чего ожидать от переобучения. Несомненно, все держали в строгой тайне именно для того, чтобы вызывать страх. Впрочем, мысль о моральных и физических пытках напрашивалась. Хочешь переплавить вещь – сперва сломай ее.
Голос ничего не добавил, а я поклялась себе, что не поведусь на уловку. Однако, чем дольше я сидела, тем сильнее меня одолевало любопытство. Чем же они пытаются меня искушать? Если, конечно, этот предмет и вправду существует. Разумеется, мне нельзя было поддаваться. Я понимала, что лучше всего открытое неповиновение. Но любопытство продолжало снедать меня. В конце концов, я сдалась. Разведка ведь не помешает, верно?
Я встала, с удивлением обнаружив, что у меня подкашиваются колени. У меня кружилась голова, но в темноте хотя бы не было ощущения, что комната вращается вокруг меня. Я вытянула руки и осторожно двинулась вперед. Вскоре я натолкнулась на стену. Поверхность была такой же холодной, как и все остальное, но ровнее, чем пол. А еще на стене прощупывались линии, как между кирпичами или облицовочной плиткой. Отделения для акустических колонок и камер?
Изыскания мои длились недолго. Размером клетка была примерно двенадцать футов на восемь. В углу находился унитаз и раковина, ничем не отделенные – несомненно, чтобы добавить унизительности. Повозившись, я открыла кран. Вода оказалась ледяная, но запах и вкус были нормальные, и я набрала немного в ладони, напиться. И вдруг застыла. Рядом с раковиной висел вделанный в стену дозатор с жидким мылом. От него пахло антисептиком. Я усмехнулась. Даже в тюремных условиях алхимики соблюдали гигиенические стандарты.