Пламенные эвкалипты
Шрифт:
— Вкусно, — тем не менее призналась Эльза, стараясь не смотреть индусу в глаза.
— Вот видишь, Сабу. Не хочешь готовить, вместо тебя найдутся другие. Заруби это себе на носу! — Джек вышел из кухни, а Сабу, весь в испарине, что-то бормотал себе под нос на своем наречии.
Между тем в столовой Сибил воззрилась на Эбби с нескрываемой злостью.
— Я, право же, думала, что уж лучше пусть все будут сытые, чем голодные, — тихо промолвила Эбби.
— Ой ли? Сдается мне, что тебе просто хотелось угодить моему сыну, — холодно сказала Сибил.
Эбби неприятно удивилась, поскольку то, что имела в виду Сибил, ей не понравилось.
— Не знаю, смогу ли
— Джек слишком добр, как и его отец. Всякую приблудную собачонку привечает, — съязвила Сибил. — Но ты здорово опростоволосилась. Не надо было распоряжаться на кухне. Ну а теперь, когда Джек вознамерился урезать жалованье Сабу, тебе здесь уж точно придется несладко. Продержишься неделю — считай, повезло. — С этими словами Сибил встала из-за стола, предоставив Эбби любоваться на свою тарелку, к которой она едва притронулась.
— Хорошенькое начало, — вздохнула Эбби. — Я здесь только первый день и уже успела нажить себе двух врагов. — Она встала и принялась было собирать тарелки, но передумала. Ей не хотелось возвращаться на кухню и слушать, как Сабу гремит посудой. Вместо этого она поднялась к себе в комнату.
Эбби ненадолго присела на кровать; только она обрадовалась, что у нее наконец появился свой угол, и вот теперь эта милая комнатка превратилась в темницу, обнесенную со всех сторон глухими стенами. Эбби распахнула застекленную дверь и вышла на балкон. Облокотившись на перила, она посмотрела вдаль, но восхититься окружающими видами не смогла. Глаза у нее затуманились от слез. За что бы она ни взялась, все падало из рук, и жизнь ее после смерти отца становилась только хуже. В компаньонки Сибил, ясное дело, лучше всего сгодилась бы пустынная змея тайпан, но она сама тоже хороша: не прошло и часа — умудрилась довести до белого каления здешнего работника. Но это еще что: ведь ее наверняка разыскивает полиция в связи со смертью Эбенезера Мэйсона. Что может быть хуже?
— Мне так не хватает тебя, папа! — вздохнула Эбби. Ее голос дрожал от боли и волнения, а сердце разрывалось от горя. Она перегнулась через перила, дав волю слезам, которые градом падали вниз, стекая по ее щекам.
Тут ее взгляд привлекла суета внизу. За углом балкона ей был виден огород — она заметила, как из задней двери выбросили какой-то большой шматок. И тот, перелетев через весь огород, шмякнулся в дальнем его конце. Эбби показалось, что это кусок того самого окорока, который она нарезала к обеду, хотя точно определить было трудно. В мгновение ока на него набросился Макс. Он обхватил его лапами и начал пожирать. Когда подоспели другие собаки, Макс схватил его зубами и бросился прочь. Эбби перегнулась через перила еще больше и увидела Сабу: тот стоял у задней двери и хитро ухмылялся. Она поняла — это он выбросил окорок, потому что, похоже, затаил на нее злобу Ей не верилось, что он был способен на такое.
Тут на балкон из своей спальни вышла Сибил и ахнула, увидев, как Эбби свесилась через перила. Она бросилась к ней и схватила за руку.
— Что ты делаешь? — резко спросила она.
Эбби в испуге обратила на Сибил влажные от слез глаза.
— Брось эти свои глупости! — рыкнула Сибил, слегка одернув ее.
— Что? — удивилась Эбби, не сразу сообразив, что Сибил, пожалуй, подумала, будто она собралась броситься с балкона. Она хотела объяснить, почему оказалась здесь, но поняла, что не сможет рассказать, как повар скормил собакам совсем свежий окорок. Ей не хотелось подливать масла в огонь.
— Ничего такого… я не делаю, — сказала Эбби,
— Ты что, собралась… — Сибил, сбитая с толку, осеклась.
— Что? Бросаться с балкона? Конечно нет, но почему это вас так взволновало? — спросила Эбби. — Думаю, вы были бы только рады избавиться от меня хоть так, хоть этак.
— Так я и знала, тебе лишь бы обратить на себя внимание, — съязвила Сибил. И направилась к себе в спальню, оставив Эбби одну.
Эбби вздохнула и утерла слезы. Если б не доброта Джека и не боязнь снова провести ночь в чистом поле, она бежала бы из Бангари куда глаза глядят.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Уинстон дожидался сына Эбенезера Мэйсона с тех пор, как послал ему извещение еще в день смерти его отца, и, когда у Холла остановился его экипаж, он поспешил открыть парадную дверь. Хит взбежал по лестнице через две ступеньки; судя по выражению лица, он был крайне раздражен. Уинстон гадал — может, о смерти отца он узнал от кого-то другого, хотя и понимал, что такое невозможно.
— Доброе утро, сэр! — произнес Уинстон в порядке приветствия, но Хит, не удостоив его ответом, прошел прямо в дом. Он даже не заметил, что вид у дворецкого был непривычно удрученный.
В передней Хит наконец обратился к дворецкому:
— Неужели, Уинстон, дело такое важное! Отец, что ли, болен?
У дворецкого внутри все оборвалось. Хит, очевидно, не знал, что случилось, и теперь перед ним стояла трудная задача все ему рассказать.
— Почему вы не прибыли сразу же, сэр? Два дня тому назад я отправил вам извещение с просьбой приехать до обеда, потому как дело и впрямь весьма важное. Новости у нас слишком печальные — в двух словах не описать.
Вид у Хита был негодующий.
— Да будет вам известно, я принимал у себя одну восхитительную особу. Но час назад, увы, ей пришлось возвращаться в город, иначе меня бы здесь не было. — При этом, однако, он не счел нужным добавить, что за городом эта особа навещала свою родню, а дома ее ждал муж. — Так что там старик, подхватил простуду? Надеюсь, это не смертельно?
Он сбросил с себя куртку. Хотя пора стояла жаркая, Хит гордился тем, что во всякое время облачался в стиле сквайра, отдавая предпочтение английским костюмам тонкого сукна. Ему шли респектабельные одежды, благо он был высок ростом и обладал привлекательной наружностью. У него были светло-каштановые волосы, глаза с поволокой, высокие скулы и волевой подбородок. А нос, в отличие от отцовского, тонкий и прямой. На поверку у него не было ничего общего с Эбенезером. Но, невзирая на разногласия между ними, Эбенезер, как практичный делец, иногда привлекал нерадивого сына к участию в сделках по продаже скота, пасшегося на обширных угодьях Мартиндейла, что приносило Хиту неплохой доход в виде комиссионных.
Уинстону претило такое отношение Хита, но вида он не показал.
— Нет, он не простудился, мастер Хит, — почтительно выговорил дворецкий, принимая у Хита куртку.
— Я так и думал, — бросил Хит, выхватывая куртку обратно. — Какого же черта ему приспичило посылать за мной в такое время?
Отец никогда не выказывал хоть маломальской привязанности ни к нему, ни к его матери. И Хит, не чувствуя никаких угрызений совести, питал к отцу полное безразличие. Он даже сомневался, любил ли его отец хоть когда-нибудь.