Пламя клинка
Шрифт:
— Да, — кивнул воевода. — И добро бы где-то в степи или в лесу…
Огнард не заметил, как прозвучали его слова:
— Так нет же! Боярина зарезали в крепости, почти на глазах у всех.
Он тяжело вздохнул.
— Но это я опять вперед забегаю. Вечером того дня, как Боррояр приехал, наш комендант Аскольд велел устроить прием, ну, значит, в честь столичного гостя.
Огнард неодобрительно хмыкнул.
— Все пришли: Руфус, наш казначей и начальник городской стражи. Торвальд —
Тут уж Огнард совсем скривился.
— Пригласили орков. Я говорил, не надо этого делать, не место клыкастым в крепости. Это ж не люди, чтобы с ними брататься. Рун черных понацарапают незаметно, сколопендр ядовитых повыпускают или — не приведи Перун!
Воевода глянул на небо, призывая бога в свидетели.
— Якорек для телепортации где-нибудь присобачат или даже целый портал; а потом вся их блохастая армия окажется прямо в крепости.
Тихо зазвенела кольчуга, когда он пожал плечами.
— Только вот Аскольд меня не послушал. Сказал, мол, орки — наши союзники. Раз уж пустили скарбников, то надо и орков звать; а я бы и скарбников не пускал.
Его косматые брови сошлись на переносице.
— Да и сам идти тоже не хотел. Не мое это — ладошки всем пожимать да кланяться. Но кто ж нас, солдат, спросит?.. Выпили за здоровье государя-императора, потом во имя Перуна и всех богов; да и орки с нами, эти звери, мне кажется, вообще не пьянеют, хоть три бочара медовухи выдудлят.
Я не сомневался, что воевода не выпил ни капли, хотя он сам об этом не говорил.
— Комендант Аскольд попросил имперского сказать пару слов; тот уложился быстро, на удивление, и видно было, что в докуку ему праздная болтовня. Потом вдруг поднялся Руфус, начал говорить об Империи, об освоении Севера… Он это дело любит и всех почти усыпил.
В голосе воеводы мелькнула нотка презрения.
— А там и орочьи менестрели начали выть; их так и вовсе выдержать невозможно, все поразбрелись кто куда, а я осторожно к лестнице — смыться назад, в казарму, пока Аскольд не заметил. И тут…
Он понизил голос:
— Кто-то как закричит! Я бегу туда, хватаюсь за меч, а меча-то нет — не положено, когда рядом орки; их это оскорбляет, вроде как если вышел с оружием, то сразу начинай биться. Люди туда-сюда, помню, Руфус стоит у дальней двери, весь белый, а в пальцах какой-то листочек мнет.
Огнард вдруг призадумался.
— Я потом у него спросил: что там за бумага была? Так он в дурачка сыграл, мол, не было никакой бумаги, привиделось тебе. Но я точно знаю…
Он согнутым пальцем погрозил невидимому Руфусу.
— Забегаю в дальнюю залу, что с прудом и рыбками золотыми; дылда-купец, Казантул, стоит там и с ведьмой-сеструхой шепчутся. Увидели меня, замолчали, и я их взгляды поймал: дескать, успел ли я расслышать, о чем они говорили? Да только не успел, вот беда…
Воевода с досадой махнул кулаком.
— Тут другие двери открылись, и вошли комендант да Руфус: что, мол, случилось? Купец Казантул отходит, и вижу я Боррояра, имперского дознавателя, — лежит на краю пруда, а в сердце у него кинжал персидский торчит.
Огнард прошептал наскоро прощальное заклинание, что успокаивает душу умершего.
— Там уж все набежали, столпились, шумят, и орки что-то не по-нашему каркают, а скарбники — те молчали; стражники прибежали, Руфус начал командовать: те туда! осмотреть потерны! да только поздно уже…
Воевода смолк.
— А главное, — сказал он после минуты раздумий, — что все было под охраной — каждая дверь, каждый переход. Там я везде поставил своих людей. Иначе нельзя, когда орки в крепости, да еще и гость из столицы.
— Что слуги? — спросил я.
— Не было слуг. Опасно, люди орков боятся, а те же дикие. Если почуют страх, и до беды недалече. А коли решат, что их оскорбили взглядом или кивком каким-то, так сразу за нож хватаются.
И вновь воевода не стал рассказывать мне всего, но я понял, что у них уже были такие проблемы с орками.
— Мед и еду разносили наши. Аскольд хотел, чтоб то были мои ребята, а я, дурак, обозлился. Не для того, говорю ему, служил я государю-императору, чтобы солдаты лохматым оркам на пиршестве, точно лакеи, прислуживали. Бери, говорю, других.
Огнард крепко почесал в затылке.
— Да он и взял, сыскарей, а Руфус и рад был. Теперь жалею — эх, были бы кругом мои люди, такого сраму бы не случилось.
И вновь стало ясно, Огнарду нимало не жаль убитого дознавателя; он лишь тревожится, как это аукнется городу.
— Двери все опечатали, комнаты обыскали. Никого, естественно, не нашли. Да и как могло быть иначе? На входах-то мои ребята стоят, они бы никого не пустили. Даже муху заговоренную. Значит…
Он глубоко вздохнул.
— Орки боярина закололи. А может, скарбники. Или…
Воевода еще сильнее помрачнел.
— Этот купец, Казантул; не верю я ему что-то. Слышал, на рынке люди шептались, что еще там, в столице, умыслил он зло супротив нашего императора; за это и сослан был к орочьим степям. Да и Руфус…
Тут воевода прикусил язык, не хотел о своих злословить, тем более за спиной.
Но тут же обернулся и поглядел туда, где исчез Димитрис.
Видно, и юного розыскного Огнард считал возможным убийцей.