Пламя Магдебурга
Шрифт:
Я выбежал на Соборную площадь – до моего дома оставалась всего пара кварталов. В этот момент в дальнем конце площади появилось несколько всадников. Они гнали своих лошадей сквозь толпу, расшвыривая людей. Лошади хрипели, безумно вращая глазами. Они неслись прямо на меня. Я хотел отбежать в сторону, но меня сбили с ног…
Когда я очнулся, солнце стояло высоко, наверное, уже наступил полдень. Голова болела нестерпимо – при падении я сильно ударился. Поперек моего живота лежал труп какого-то бродяги, его кривые грязные пальцы упирались мне в грудь. Я стряхнул его руку и слегка приподнялся, чтобы оглядеться по сторонам.
Вокруг лежали тела убитых людей – они были
Я снова лег на землю и затаился. Мне нужно было бежать к Августине – Бог знает, что могло случиться с ней в этом аду! – но я боялся, что если солдаты заметят меня, то тут же убьют. И я остался лежать – лежать и смотреть, что происходит.
Солдаты выкатили на площадь пушку и стали суетиться вокруг нее, офицер в шляпе с алым плюмажем отдавал им приказы. На Соборной улице, в самом ее начале, горели дома, медные языки пламени яростно выметывались из окон. Со всех сторон слышались выстрелы. Двое пикинеров тащили через площадь обитый железом сундук, о чем-то переговариваясь между собой. Человек с красной перевязью обшаривал лежащие на земле трупы. В паре шагов от него хрипела раненая лошадь, вытягивая вперед длинную морду, всю обсыпанную известкой.
Несколько мушкетеров возле архиепископского дворца развлекали себя тем, что стреляли по мраморным статуям на фасаде. Разлетались в пыль белые головы, застывшие в благословении руки, изогнутые, тонкие посохи. Тридцать восемь статуй медленно превращались в крошки под грязными сапогами солдат.
Я закрыл глаза и стал молиться. Я молил Господа, чтобы он простил мне мои грехи, мою гордыню и презрение к ближним, чтобы он позволил мне найти Августину и защитить ее от творящегося в городе безумия. Я сумел бы предложить выкуп кому-то из имперских офицеров, чтобы он взял нас под свое покровительство. Я слышал, что подобные вещи случаются… Я бормотал какую-то бессмыслицу, торговался с Богом, как торгуются в мясной лавке. Что я обещал Ему? Продать дом и все деньги отдать на пожертвования церкви? Пустая клятва… Ни один дом в Магдебурге не стоил теперь и крейцера. Весь наш город – не только дома, но и храмы, приюты, казармы, дворцы и все, кто их населял, – всё это стоило теперь не больше мусорной кучи.
Когда я открыл глаза, стрельба возле Львиного дома прекратилась. Солдаты отбежали в сторону, офицер, стоящий рядом с пушкой, поднял вверх руку. В следующую секунду пушка громыхнула, выплюнув тяжелое ядро, и верхний этаж дома превратился в облако серой пыли. Выждав, пока пыль немного осядет, имперцы бросились внутрь.
И тут – не знаю, почему решился на это, – я вдруг поднялся на ноги и пошел вперед. Сначала я спотыкался и едва не падал, но потом шаги мои сделались тверже, я уже почти мог бежать. Я хотел проскочить мимо офицера и его людей, хотел пересечь площадь, чтобы добраться наконец до своего дома. К несчастью, меня заметили. Офицер ткнул пальцем в мою сторону, и ко мне не торопясь двинулись двое солдат в испачканных кровью кирасах. Они ухмылялись, на ходу вытаскивая шпаги из ножен. Я побежал в сторону, и они последовали за мной, прибавляя шаг. Они были охотничьими псами, а я – загнанным зверем, которого они готовились разорвать.
Впереди была темная громада собора. Я бежал, глядя на высокие, поднимающиеся к небу башни, и старался разглядеть в грязном дыму очертания святого креста. Бьют колокола. Доминика, Шелле, Орате, Доминика, Шелле, Орате [37] … Три медных голоса, глубокие, умиротворяющие… Пусть Господь заберет меня, пусть моя жизнь оборвется возле освященного храма… Я задыхался, все вокруг меня погружалось в мутную красную воду. Шаги преследователей были уже совсем близко, но я боялся обернуться и посмотреть на них. Они смеялись, каменные крошки хрустели у них под ногами, и мне казалось, будто прямо у моего затылка клацают жадные стальные челюсти.
37
Доминика, Шелле, Орате – имена колоколов Магдебургского собора.
Не знаю, что произошло потом. Может быть, эти двое понадобились офицеру или же они увидели жертву более интересную, чем я, – как бы там ни было, они вдруг отстали. Собор был совсем рядом. Дверь приоткрылась, кто-то позвал меня. Я вытянул вперед руки и сделал еще несколько шагов. И провалился в красную воду…
Ехать до Вольтерсдорфа куда дольше, чем до Гервиша, и все же Якоб Эрлих надеялся, что они успеют возвратиться в Кленхейм до наступления сумерек. Все должно пройти благополучно, главное – соблюдать осторожность. Своих спутников он предупредил: небольших патрулей, навроде того, что встретился им неделю назад, бояться не стоит. Солдаты дорожат собственной шкурой и не станут нападать, не имея численного превосходства. Но вот если на дороге попадется отряд хотя бы в дюжину человек – тут раздумывать некогда. Надо бросать все и, прихватив с собою оружие, бежать в лес, укрыться среди деревьев. Затаиться и ждать, пока не пронесет нелегкая…
Впрочем, за несколько часов пути им так никто не встретился. Дорога была пуста. По обеим сторонам ее тянулись маленькие зеленые рощицы и густо заросшие сорняками поля. Солнце прикасалось к земле огромными теплыми ладонями – согревало, успокаивало, навевало сон. Ветер еле слышно вздыхал в кронах деревьев, золотой свет и мягкие тени ложились на землю.
До Вольтерсдорфа оставалось еще не меньше мили, когда впереди на холме показалась деревня. Названия ее Якоб не помнил: он уже очень давно не был в этих краях.
– Альф! – окликнул Эрлих Альфреда Эшера. – Съезди туда, разузнай, что и как. Увидишь что-то подозрительное – сразу скачи обратно. Кто его знает, что за люди здесь…
Эшер кивнул, направил лошадь вверх по склону холма.
«Вот бы остановиться в деревне хоть на полчасика, – думал он, чувствуя, как теплый ветер струится по его лицу, мягко треплет ворот рубашки. – Шутка ли – три часа на дороге, на этой жаре. А здесь можно будет хоть отдохнуть немного, да и холодного пива выпить – у хозяев наверняка найдется».
До деревни было уже недалеко, и можно было разглядеть соломенные крыши домов, длинные капустные грядки, изогнутые ветви яблонь. Подъехав ближе, Альфред вдруг придержал лошадь. Нигде – ни на улице, ни в огородах, ни у плетеной ограды – не было видно ни души. Из печных труб не шел дым.
– Вот ведь невезенье какое, – пробормотал он себе под нос, для верности нащупывая пистолетную рукоять. – Что в Рамельгау, что здесь…
Помедлив, Эшер все же решил проехать вперед, осмотреться. Кто знает, вдруг удастся отыскать что-то полезное…