Пламя смерти
Шрифт:
— Маршал — это хорошо, — скептически наморщился гроссмейстер. — Отправь лучше кого-нибудь из боевых офицеров — кто помоложе и полотковей Гернельма.
— Ты сомневаешься в командирских способностях маршала?
— Ты же говорил, что тебе нужны советы. Вот и считай, что я его только что дал.
Король долгим взглядом посмотрел на гроссмейстера и сказал:
— Я подумаю. И напоследок проясни мне ещё один момент: будут ли маги подчиняться военному командиру или продолжится прежняя свистопляска?
— Ваше Величество, маги будут находиться в подчинении того, кого вы назначите командовать этим походом, —
О как! Если сам гроссмейстер собирается слушаться приказов военного командира, значит, эта поездка действительно важна.
— Ударный отряд выезжает завтра утром. Его задача — достичь Григота как можно быстрее. Обозы поедут следом. Вам придётся скакать в сёдлах, как простым кавалеристам.
— Мы готовы пойти на эту жертву, Ваше Величество, — страдальческим тоном ответил архиепископ.
Король только руками развёл. Что ж, значит, какое-то время ему придётся обходиться без помощи этих мудрых людей.
— Поезжайте. И берегите там себя, — буркнул он.
С момента начала осады Герон изрядно похудел. Куртка с бронзовыми защитными бляшками, которую ему выдали вампиры, уже не обтягивала некогда выпирающее брюшко. Да и ремень, поддерживающий штаны, монах застёгивал на следующую дырку. И всё же, несмотря на дикую усталость и слабость после ранения, физически Герон чувствовал себя вполне сносно.
А вот морально… Морально он был раздавлен. Гибель Дилля словно оборвала что-то в его душе. Герон поначалу не поверил, что друг погиб — ну не может весёлый рыжий насмешник просто взять и умереть. Жизненная энергия била из Дилля так, что его задора хватало, даже с избытком, всем окружающим. Герон решительно отказывался верить в гибель друга.
Монах трижды расспросил воинов, находившихся в то утро на восьмом участке обороны, и каждый из вампиров рассказал одно и то же. Дилль почему-то решил выйти из-под защиты городских стен, и мастер Оркуд собрал отряд, который должен был пробить магу сквозь ряды мертвецов дорогу к личу. Ударный отряд вышел из города, вампиры выполнили свою задачу, а Дилль — свою. Лич, восстанавливавший мертвяков, был уничтожен, как и все зомби, находившиеся рядом. Никто из ударного отряда назад в Григот не вернулся. Вампиры рассказывали, что когда дым над полем боя рассеялся, они увидели хивашских воинов, сновавших среди тел вампиров и отсекавших головы поверженным врагам, пока шаманы и колдуньи не разогнали их. Лучники пытались пристрелить хивашских колдуний, но те магией отводили стрелы. А потом живые хиваши ушли, утащив с собой трупы вампирских воинов, на их место пришли новые зомби, и штурм возобновился.
Герон был вынужден признать, Дилль погиб, и теперь молил Единого только об одном — чтобы хивашские шаманы не превратили его в лича. А если такое случится… что ж, Герон подарит своему другу вечный покой.
Словно ему было мало одной потери, пришло известие о гибели Волдиви. Монах, мрачный, как грозовая туча, отправился к участку, оборону которого ещё недавно возглавлял Волд. Отдать дань памяти было некому — Волдиви вместе с другими мертвецами уже обезглавили и сожгли.
Душа требовала мести. Герон совершил горячую молитву Единому, прося для себя хоть немного божественных сил, чтобы он мог успешно уничтожать зомби святым светом. Но Единый, похоже, был занят чем-то другим — монах так и не ощутил в себе присутствия божественной мощи. Тогда Герон залез на стену, где принялся бить своим самодельным полутопором-полукрестом мертвецов.
После ранения он ещё не полностью восстановился, а потому довольно быстро устал. Герон отправился домой, по пути раздумывая, как потактичнее сказать Ирме о гибели Волдиви. Так ничего и не придумав, он добрался до дома, где увидел сорванную с петель решётчатую калитку. Полный нехороших предчувствий, Герон метнулся внутрь. Во дворе он увидел окровавленное тело слуги — одна рука того была отрублена напрочь, а грудь разодрана так, что белые рёбра торчали наружу.
— Ирме! — голос Герона прервался, и он бросился к входу.
Из распахнутой двери на него выскочил зомби. Это была мёртвая женщина, полностью обнажённая, зато вооружённая кривой хивашской саблей. Взревев, Герон обрушил на неё удар креста, от которого нежить уклонилась. В ответ она попыталась проткнуть монаха остриём сабли. Герон умудрился извернуться, пропустив мимо себя остриё, и обратным взмахом размозжил башку зомби. Тот боеспособности не потерял — разве что стал двигаться медленнее. Герон, вне себя от тревоги за Ирме, несколькими взмахами превратил мертвеца в кучу обрубков, и тот наконец успокоился.
— Ирме, — прошептал Герон, опускаясь на колени возле лежащей в луже крови жены.
Голубое платье на груди и животе было разодрано и пропитано кровью. Сквозь обрывки ткани монах увидел белые рёбра. В руке Ирме всё ещё сжимала кинжал, по испачканному лезвию которого монах понял, что она сражалась с зомби. На какое-то мгновение у Герона мелькнула безумная мысль, что Ирме ещё можно помочь — вдруг найдётся лекарь, который сможет заживить эти ужасные раны? Но следом пришло осознание, что все раненые мертвяками заражаются чёрной чумой, от которой в Григоте лекарства нет.
Герон взмолился Единому, прося у него врачебных сил, но так и не ощутил божественное прикосновение. Он сидел на коленях около прекрасной вампирши, запоминая каждую черту её лица. Ирме открыла глаза, уже затуманенные поволокой смерти.
— Любимый, я не сдалась без боя. Вы с Волдиви можете гордиться мной. Нет, не трогай меня — заразишься.
Проглотив горький комок в горле, Герон удержал руку, которой хотел погладить Ирме по щеке. Почему, ну почему он не пришёл чуть раньше?!!
— Очень больно, — из уголка её рта потекла тонкая струйка крови. — Окажи мне последнее милосердие, муж мой.
Как в тумане Герон взял из оружейной стойки кинжал с самым узким лезвием. Прислонив остриё к окровавленной груди Ирме, он прошептал:
— Прощай, любовь моя.
Резким ударом он вогнал лезвие до самой рукояти. Тело Ирме дрогнуло и выпрямилось. Сколько Герон просидел около Ирме, глядя в её навечно закрытые глаза, он не помнил. Наконец он поднялся. Надлежало известить о смерти команду могильщиков — те придут, отрубят головы Ирме и слуге и сожгут их тела. Монаху претил столь варварский обычай, но он понимал его необходимость и всей душой не хотел, чтобы Ирме была потревожена нечестивой некромагией после смерти. Он выполнил сам мрачную обязанность, использовав самый лучший и острый топор.