Пламя смерти
Шрифт:
Герон угрюмо огляделся — это место, бывшее ему домом, таковым быть перестало со смертью Ирме и Волдиви. Так пусть же этот дом сослужит последнюю службу своей хозяйке — станет погребальным костром. Целый час Герон смотрел, как пылает огонь, превращая в пепел тело Ирме, а потом бездумно отправился куда глаза глядят. Оказавшись у стены, он взобрался наверх, не слушая возражения какого-то полумастера, и в дикой злобе погрозил топором стоящим вдалеке хивашским шатрам.
— Мерзкие некромаги! Я вас уничтожу!
Стоящие рядом вампиры шарахнулись в стороны, когда фигура монаха вдруг окуталась
Ореол света вокруг Герона исчез, и монах рухнул на камни.
Глава 11
Дилль отчаянно боролся. Этой борьбы никто не видел, но оттого она не становилась менее ожесточённой. И безрезультатной.
Его разум оказался в тюрьме собственного тела. Что произошло, какую магию к нему применили хиваши, Дилль не знал. Но какое бы заклятье на него ни наложили, действовало оно безотказно. Единственное, что немного обнадёживало его — это осознание, что он не превратился в лича. Он под заклятьем, но живой.
Дилль владел всеми чувствами, присущими человеческому организму. Он дышал, его постоянно терзало чувство голода и жажды, у него болела грудь, куда ударило копьё кочевника, его босые ноги были покрыты ссадинами. Плётка шамана оставляла болезненные рубцы. Всё это он чувствовал в полной мере.
Он выяснил, что может совершать некоторые действия по собственной воле. Задерживать дыхание, вытащить из глаза соринку или почесать укус комара. Он мог сесть на землю и даже лечь. Но вместе с тем он абсолютно не мог сопротивляться чужому влиянию. Любое пожелание шамана Гарлика воспринималось его организмом, как приказ. И от желания или нежелания Дилля тут ничего не зависело. В этот момент он переставал владеть своим телом. Да и не только Гарлик — любой хиваши мог велеть ему сунуть руку в горящий костёр, и Дилль сделал бы это.
Собственно, только что это и произошло. Четверо шаманов в дурацких шапках из клочков ткани, перьев и кусков шкур довольно долго обсуждали что-то вполголоса, а потом один из них велел ему схватить раскалённые угли из костра. Дилль, разумеется, сделал это, зачерпнув пригоршню ярко-алых углей. Кожа на руке почернела и вздулась волдырями, боль была такая, словно он опять призывал полупримусов. Только в отличие от призыва элементалей, на сей раз ожоги были вполне реальными. Он не заорал от дикой боли только потому, что ему велели молчать. Он кричал безмолвно.
Шаманы осмотрели сожжённую ладонь раба, и один из них сказал:
— Нет, не он. Думаю, маг, спаливший саму Хозяйку Квай, лича и несколько сотен зомби, мог бы жрать горящие угли на завтрак.
— Я же тебе говорил, что Хозяйка Силлит не сумела обнаружить ауры мага, — пожал плечами другой. — Будь этот дохляк магом, она бы сразу увидела.
Остальные согласились. Они ещё некоторое время рассуждали, как можно выявить огненного мага, и совсем уже собрались заставить его действительно съесть горящие угли, когда из шатра вышел Гарлик. Увидев сожжённую до черноты руку своего раба, шаман принялся орать на своих коллег. Дилль даже проникся к нему некоей благодарностью — всё-таки он не саламандра, чтобы питаться огнём.
Гарлик влепил ему затрещину и велел спрятаться в юрте. Дилль выполнил приказ и, слушая, как Гарлик ругается со своими товарищами, задумался. Он почему-то стал понимать язык хиваши. Он понимает, что ему говорят, и даже может отвечать. Откуда это взялось? Помнится, Илонна и Тео утверждали, что вампиры быстро осваивают чужие языки. Может быть, ему от Илонны достался и этот талант? Нет, ерунда какая-то. Даже вампиры не сумели бы выучить столько слов за такой короткий период. Скорее всего, дело в хивашской магии — той самой, что заставляет его подчиняться приказам. Это логично — если раб не понимает языка, как он узнает, чего хочет хозяин? Видимо, хиваши каким-то образом вложили в него знание. Что они ещё с ним сделали и как от этого избавиться?
При помощи магии, конечно, как ещё? Вот только он перестал ей владеть. Его эргохранилище было пусто, как кошелёк пьяницы на третий день запоя. Он раз сто пытался медитировать, но не сумел собрать хотя бы один-единственный эрг. И даже драконья ярость, иной раз вырывавшаяся вопреки его желаниям, оказалась в плену неведомого хивашского колдовства. Как Дилль ни пытался вызвать её к жизни, магический гнев и нечеловеческая ярость оставались глухи к его воззваниям.
Он превратился в раба своего тела, ставшего рабом шамана. И как разорвать невидимые путы, Дилль понятия не имел. Возможно, кто-нибудь из более опытных и знающих магов сумел бы преодолеть действие заклятья, но у него знаний не хватало. А, учитывая, что магия ему больше неподвластна, задача становилась вовсе неразрешимой.
Скривившись от боли в сожжённой руке, он смотрел на небольшой каменный очаг посреди юрты. На нём стояла небольшая жаровня, на которую шаман периодически высыпал какие-то сухие травы. От трав исходил пряный ароматный дым — он вился в воздухе затейливыми кольцами и постепенно уходил через отверстие в верхней части юрты.
В этот момент через отверстие Дилль увидел, как небо озарилось невероятно ярким светом. Он даже прищурился — настолько резок был контраст между постоянно царящим сумраком и раскалённо-жёлтым режущим глаза светом. Дилль успел удивиться — откуда в небе над Григотом взялось солнце? А потом где-то неподалёку раздался оглушительный грохот. Волна жаркого воздуха ударила в стенку юрты и смела её, как пушинку. Дилля вместе с обломками жилища шамана швырнуло и протащило по земле.
Воздух был наполнен облаками пыли и песка, отовсюду слышались вопли боли, гортанные хивашские выкрики, дикое ржание обезумевших лошадей, вой гигантских собак. Он поднялся на ноги и, кашляя и чихая, силился разглядеть, что произошло. Когда дым рассеялся, а пыль осела, глазам изумлённого Дилля предстала картина разрушения. Шагах в пятистах от него хивашский лагерь, сплошным кольцом опоясывающий осаждённый город, превратился в ровное пепелище. В этом месте не осталось ничего: ни юрт, ни людей, ни животных. Только ровная оплавленная поверхность, источавшая жар.