План битвы
Шрифт:
— Ты мне, кстати, не говорила, почему решила уехать в Новосиб. У нас ведь здесь тоже универ имеется.
— Ну… во-первых, у нас физмат, а там это разные факультеты, а я хочу только математикой заниматься. Во-вторых, из Новосибирска для незамужних выпускниц распределение лучше. А, в-третьих…
Она запинается и краснеет.
— Чего в-третьих? Говори-говори.
— В-третьих… чтоб тебя не видеть…
Здрасьте. Я ничего не отвечаю и просто смотрю на неё. Рассматриваю её дрожащие ресницы, полные губы, пунцовые ланиты и вздымающиеся юные перси.
Мама, прости меня, всё это химия…
— Знаешь, — говорю я и запинаюсь. — Ты… мне очень дорога. Я даже сам не догадывался об этом, а оказалось, что да. И всегда была. Но сейчас у меня такой период в жизни… В общем, он немного, как бы сказать… немного неспокойный. Иногда даже с некоторыми рисками и… Короче, я хотел защитить тебя от этих рисков, спрятать, спасти от опасности. Но вышло так, что это ты меня спасла. А я тебя в эти опасности и втянул…
— Ты не втягивал, — улыбается она. — Я ведь сама втянулась. И я об этом ни капли не жалею. Я помню же, как ты меня спасал… Ты по натуре своей, наверное, спасатель.
— Да так-то не особо, — пожимаю я плечами. — Не особо.
Блин, мямлю, мямлю, не могу чётко выразиться, что ли?
— В общем, Наташ, я по тебе скучал, пока тебя не было, но мы оба понимаем, что так лучше. Я помню, что ты мне сказала в больнице, принимаю и дорожу этим, считай, что твои слова отпечатались в моём сердце. Но сейчас мы не будем ничего менять и оставим всё как есть. Ты будешь учиться, а я буду делать дела, обустраивать будущее для нас обоих. Мне так будет спокойнее и, возможно, тебе тоже. Собственный математик, кстати, мне пригодится. И… считай, та ночь была, как… наше обещание друг другу, типа как… помолвка, что ли…
Она вспыхивает, а противный голос в моей голове шепчет: «Ну, ты-то вроде ничего не обещал»… Вот же подлая натура человеческая…
— Учись и приезжай на каникулы почаще. Я тоже иногда буду в Новосиб выбираться. В общем… иди сюда.
Она нерешительно подходит, а я обнимаю её и целую, и на этот раз совсем не по-детски, по-настоящему, долго и со всей страстью. Она прижимается, льнёт ко мне телом и получает железное, невероятно твёрдое подтверждение силы моего мужского интереса к её персоне.
Когда мы отрываемся друг от друга, её губы чуть припухают, а глаза… глаза светятся счастьем. Кажется, прикажи я сейчас, и она в огонь войдёт и коню шагнёт на перерез.
Мы ещё некоторое время утопаем в подростковом счастье, которое заставляет кровь бежать скорее и делает пребывание в этом мире невыносимо сладким. Но, сладость сладостью, а мне нужно бежать. Навстречу зрелости.
— Егор, — шепчет Наташка, получившая бесконечную веру в светлое будущее, и продолжает одними губами. — Я тебя люблю.
Ну что с ней поделать, приходится снова целовать. Так и дела прощёлкать недолго.
— Ты чё, сказал приходи, а сам свалил? — злится
— Ну, извини, дела были. Я тебе пенсионер что ли сидеть весь день и ждать, когда же ты придёшь? Надо было за бабками слетать.
— На чём?
— На метле, блин. Пошли.
Мы поднимаемся в квартиру. Радж встречает толстого майора с подозрительным рычанием.
— Ты, наверное, думаешь, я здесь филиал гознака содержу, да? — качаю я головой. — И все тумбочки у меня забиты деньгами, так ты думаешь? Сумма-то немаленькая, её ещё собрать надо. Ведомость будешь подписывать?
— А? — выпучивает он глаза.
— Шучу-шучу. Чай таёжный хочешь?
Мне ведомости подписывать не обязательно, достаточно аудио архива.
— Показывай, что принёс, Вилен Терентьич.
Он достаёт из портфеля толстую картонную папку.
— Тут маленько систематизировать ещё надо, но там всё ясно.
— Систематизировать тебе. А что же ты не систематизировал? Я должен теперь всё подбивать?
— Ну… — Баранов запинается и тяжело дышит. — Я тебе всё разложу. Только не сейчас, приду и сделаю. До конца недели.
— А два других дела?
— Тоже потом.
— Блин! А деньги сейчас?
— Ну, Егор, «Волжанка» подвернулась. Новьё! Прям из магазина, представь. Но ты ж пойми, там желающих столько, что ждать не будут. Если через час бабки не принесу уйдёт мимо. Ты мне всё не отдавай, дай десятку только, а по остальному потом подобьём. Я пояснения сделаю и всё покажу.
Я открываю папку и листаю бумаги. Тут есть оригиналы накладных, показания сотрудников и даже, бинго, фото передачи денег Печёнкину. Ну да, доверить некому, вот сам и ходит получать. Молодец Баранов. И хоть сразу в суд это всё не попрёшь, но дело явно есть на чём построить.
Я выкладываю перед ним десятку.
— Вот десять тысяч, больше сейчас нету. Ты позвонил только полчаса назад. Хватит столько?
— Ну… — морщится он, — хватит по идее. Ладно, Егорыч, спасибо, побегу я.
— Но мы с тобой ещё не закончили, да?
— Ну ясно дело, — соглашается он. — Там ведь ещё людям надо три с половиной штуки выдать. За содействие.
— Буду каждую копейку проверять, понял?
— Так точно, ну всё, поскокал.
Я беру папку, кладу в маленький кожаный «дипломат» и несу к Платонычу. Хочу попросить его сделать фотокопии. Ну что же, неплохо, неплохо… Молодец Баранчиков…
Подхожу к «Солнечному» и упираюсь в швейцара. Без взрослых он меня пускать не хочет. Швейцарская раса выводит из себя, честно говоря. Наглый такой козлина, принципиально не дам ни копейки.
— Он со мной, — бросает поднимающийся по ступенькам Платоныч и хлопает меня по спине. — Молоток, отлично выглядишь, как будто не ты недавно кабанов валил.
Ну да, югославский костюм, немецкие туфли, рубашка тоже импортная, индийская.
— А где господа-товарищи? — спрашиваю я.
— Я за ними водителя своего послал, сейчас подъедут.