Планета червей
Шрифт:
Мастер Элав отодвинул протянутую руку Флэма и, хитро прищурившись, тихо спросил:
– С каких это пор тебе дают заказы в обход меня, а?
– Мастер Элав, она… она… – растерялся юноша, но словно что-то вспомнив, выпучил глаза и, прижав ладони к груди, выпалил. – Она просила Вам передать, что хочет такую вещицу, и я решил сделать пробу, чтобы показать Вам, мастер, но не успел. Вы теперь вот сами её увидели. Оплаты ещё не было, так что всё по правилам, мастер! Четно, честно!
– Хитрец ты, Флэм! – басовито хохотнул Элав и протянул кувшин юноше.
Тот осторожно взял его и поклонился с благодарностью:
– Мастер Элав, могу я показать сосуд госпоже Вахве? Вы не будете против?
– Конечно покажи! – с доброй улыбкой
– Конечно, конечно, мастер Элав! – суетливо поправляя тунику, пробормотал Флэм и выскочил за полог.
9
«Сажень, маховая сажень» – 1,78 метра
Да, за Флэмом водились тёмные делишки. Он часто делал какие-то свои заказы в стеклодувной мастерской и получал за это неплохие барыши. Проворачивал такие делишки Флэм, используя «чистую пыль» из общего бака, из которой и получались самые прочные изделия тонкого стекла, прозванные «блицaми». Для этого нужно было долго и упорно просеивать мельчайший песок, чтобы набрать хотя бы пригоршню, так называемой, «чистой пыли», а у Флэма на это не хватало ни терпения, ни усердия. Поэтому за небольшую долю от предстоящего дельца он уговаривал других, менее удачливых подмастерьев, просеивать ему «чистую пыль». Ведь эти неудачники, по мнению Флэма, только и делали, что подметали и убирали в мастерской, потому что мастер им не доверял варить стекло и выдувать изделия, как ему и ещё паре-тройке головастых ребят.
Обо всех этих проделках добродушный Элав догадывался, но снисходительно прощал их Флэму. Ведь этот юркий парнишка был не просто лучшим подмастерьем, но ещё и много хороших заказов приносил. Небольшую часть выручки Флэм конечно же прибирал себе и практически сразу спускал на хмельной изумрудный сироп из ярко синих плодов «инджи». Тем не менее, при всех своих махинациях юноша не забывал выполнять почти всю сложную работу в мастерской. Помогал он мастеру Элаву даже в трудоёмком изготовлении стеклянных шариков, чтобы те были прозрачными, как чистейшая вода. Элав, правда, никому не рассказывал – какой состав мельчайшего песка и «чистой пыли» он берёт для плавки в печи. Когда горячее стекло уже было готово, только тогда Флэм помогал нарезать из продолговатых болванок, аккуратные одинаковые кусочки, придавая потом им круглую и гладкую форму с помощью особых щипцов и шлифовки. На эти шарики в последнее время можно было наменять товаров гораздо больше, чем за шлифованные раковины. Прозвали стеклянные шарики «марблами», и ездоки особенно охотно брали их за свой товар. Флэм, конечно же пытался сам делать стеклянные шарики, но у него они получались всегда мутными и с пузырьками. Такие марблы никто брать не хотел. Мастер Элав, узнав про такое безобразие, пригрозил отлупить хитрого подмастерья, чтобы тот не портил ценный песок и не менее ценную пыль.
Помимо всего прочего, Флэм не пропускал ни одной симпатичной девицы, которые липли к этому темноволосому кудрявому красавчику с более светлой кожей, когда он гулял и куролесил. Хотя иногда ему и доставалось за такие шалости.
Была у Флэма одна крайне неприятная особенность. Юноша хоть и был высоким, и стройным, но большой силой не обладал. Частенько, любого обидчика он так едко поддевал и выставлял дураком, благодаря своему острому языку, что потом тому несчастному долго повторяли в спину и за глаза, все эти колкости, обращая их в унизительные шуточки. Делали так, как правило, дружки Флэма, в основном его должники, ходившие за ним по пятам и боявшиеся попасть ему в немилость. Многие ещё помнили угрюмого гончара Тoтика, вынужденного переехать в другое далёкое селение только потому, что Флэм, получив как-то по носу от этого верзилы, устроил тому настоящую травлю.
Мстительный юноша распустил слухи, что у Тотики есть только огромные кулаки, а вот умишко – меньше кулачка ребёнка. Подтверждая свои слова, Флэм каждый раз завидя здоровяка-гончара, тут же шутливо задавал ему вопросы по сложению и вычитанию. Видя, как широкоплечий и высоченный Тотика растерянно хмурит брови и с мрачным взглядом отворачивается, дружки Флэма гоготали в голос. После нaдели 10 таких шуток, даже озорные детишки стали весело орать возле гончарной мастерской прибаутку: «Два горшка слепил, три плошки разбил. Сколько прибыли нажил?».
10
«Нaдель» – промежуток времени, равный одной земной неделе в соотношении 1 к 1,00314.
Как бы Тотика не пытался разгонять шумные ребячьи ватаги, они всё равно его донимали криками со смехом. Да и болтливые сплетницы, нет-нет, да бросали эту шутку в спину кузнецу, за глаза называя его «тупицей».
С тех пор фраза Флэма «Я не бью глупых, а наказываю их на всю жизнь» стала его лозунгом и самым опасным предупреждением любому, кто осмеливался вставать поперёк дороги этому пройдохе.
Впрочем, мало кто знал, что Тотика разбил нос Флэму не просто так. Гончар был по уши безответно влюблён в смуглую девушку Чурьят, из соседнего селения, но боялся показать ей свои чувства. Узнав об одной шутливой подлости Флэма, что тот сделал по отношению к его возлюбленной, Тотика просто подошёл к смазливому красавцу, и без объяснений молча ударил его.
Флэм конечно же не догадывался о чувствах Тотики, когда положил глаз на округлобёдрую Чурьят. Как ни старался юноша применить все свои проверенные варианты соблазнения, успеха добиться так и не смог. После череды своих неудач, этот хитрец решил пригрозить девушке. Он напрямую сказал ей, что если она ещё раз его отвергнет, то он устроит ей такую травлю, что мало не покажется. На что гордая красотка, подбрасывая горючие сланцы под котёл с кипящим бельём, только ухмыльнулась, обозвав Флэма смазливым пьянчужкой, что и послужило началом её бед.
Все женщины Сальдара ухаживали за своими чёрными или тёмными волосами при помощи мягкого мыла, что варили из высушенных корней огромных голубых цветов «лимпа». От этого волосы всегда были мягкими и блестели, не выгорая под лучами жаркого светила. Мыло было достаточно дорогим, а потому в каждом доме всегда хранилось особенно бережно. Но было у этих цветов лимпа одно каверзное свойство – если добавить в мыло пару щепоток их завядших лепестков и после помыться, то через оборот от волос и тела появлялся такой тухлый запах, что его просто невозможно было терпеть и очень долго приходилось отмывать. При этом запах тухлятины возрастал в разы, из-за того, что светило Сао никогда не скрывалось с неба, а только меняло дневной жар на ночное тепло.
Зная всё это, Флэм подговорил одну из охмурённых им бывших подружек Чурьят, испортить хорошее мыло в доме несговорчивой девицы, что и было сделано.
Через оборот Флэм с дружками-помощниками приехал в это селение отдавать большой заказ и, проходя мимо дома своей обидчицы, стал громко сетовать на вонь, исходящую оттуда. Сопровождающие его дружки подхватили весёлую для них игру, и вскоре уже всё селение знало, что Чурьят воняет как помойная яма.
Беда заключалась ещё и в том, что мать Чурьят вместе с ней помылась этим же мылом по пробуждению. Работали обе в швейной лавке отца девушки, расположенной прямо в их жилище, где производились очень добротные белые и небесно-голубые накидки и туники, из опавших синих бархатистых листьев деревьев «фижьера».