Планета матери моей. Трилогия

Алибеков Джамиль Адил оглы

В последних числах августа ко мне неожиданно, без зова пожаловал Латифзаде. Он был оживлен, что с ним редко случалось. Вошел с видом полководца, заранее убежденного в победе.

— Думаю, что перед учителями целесообразнее выступить вам, — сказал он с нажимом.

— Конечно, буду присутствовать и скажу несколько слов. Но доклад подготовлен вами.

— Выступление первого секретаря прозвучит весомее. Тем более что пора принимать организационные меры.

— Что вы имеете в виду? — я насторожился.

— За ошибки пора отвечать. Работа районного отдела народного образования неудовлетворительна. Прямая вина на Мензер Велиевой. Она развалила дело.

— Странно, как это ей удавалось буквально у нас под носом? А мы даже не заметили.

— Я мог давно сигнализировать, если бы…

— Что именно?

Он промолчал, выразительно пожав плечами.

— Итак?

Латифзаде не спеша открыл пресловутую папку, среди множества бумаг отыскивая те, которые нужны. На отдельных листках красными чернилами у него были выписаны цитаты.

— «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам!» — с пафосом прочел он и поднял кверху палец: — Вот! Это должно быть вывешено в каждой школе на видном месте. Явная недоработка района.

— Прекрасные слова. Но еще лучше, если учащиеся не просто затвердят их с чужого голоса, а сами захотят прочесть труды Карла Маркса.

— Именно! А Велиева недооценивает… Считаю нужным дать указание: кто не посещает политсеминаров, не прорабатывает указанного количества политической литературы, не будет допущен к экзаменам и переведен в следующий класс!

— Абсолютно неверно!

— Поощрять безыдейность школьников лучше?

— Идеи не вбиваются насильственно, товарищ Латифзаде. Лекции, на которых в помещении надо замыкать двери, чтобы народ не разбежался, решительно не нужны.

Он пожевал губами.

— Значит, Мензер-муэллиме остается на своем месте?

— Если располагаете весомыми фактами против нее, внимательно выслушаю.

— К чему? Вы уже приняли решение.

— Интересно было бы проверить такой факт, — невозмутимо продолжал я, словно не слыша последних слов, — в конце учебного года стало традицией преподносить учителям в складчину подарки. Дети сами не зарабатывают, следовательно, сумму определяют родители. Если это букет цветов или дарственная книга — одно дело. Но если хрустальная ваза — уже совсем другое. Как раз об этом я хочу сказать несколько слов на учительской конференции.

— Ваше выступление прозвучит как еще одно проявление заботы партии о добром имени советских педагогов, — бесцветно отозвался Латифзаде, завязывая тесемки на папке.

Хотел ли он смутить меня именем Мензер и проникнуть в тайну наших отношений? Или искренне считал ее неподходящим руководителем? Задумываться над этим особенно не хотелось. У меня были точные сведения, что интерес Латифзаде к школьным делам случаен: за десять лет своего секретарства он считанные разы переступал порог районных школ, а беседовал с учителями и того реже. Всегда оперировал цифрами, одними цифрами! Однако нынче, держа нос по ветру, смекнул, что надо менять тактику: показать себя сведущим, напористым, непримиримым. Однако почему все-таки пробным камешком у него стала Мензер?

Вспомнилась жалоба, посланная в райком на мое имя. Заведующий общим отделом, вскрыв конверт, решил по первым строкам, что дело касается идеологических вопросов, и передал второму секретарю. Латифзаде, не читая, наложил резолюцию: «Принять меры». Наконец, письмо попало к Сейранову, который и передал его мне. Оно было послано вдогонку, после нашей поездки в один из колхозов во время сбора винограда. «Товарищ секретарь, — гласило письмо. — Хотела с вами поговорить, да не успела. Крестьяне лезут из кожи, лишь бы послать сына в город за дипломом. Мы тоже решили отправить своего первенца в институт: пусть попытает счастья. Зачем вам об этом пишу? Не для того, чтобы просить помощи. Есть у сына голова на плечах, сам пробьется. Надо только хорошенько подготовиться. Но наш председатель этому мешает: требует, чтобы все школьники работали на винограднике. Мы с мужем готовы потрудиться вдвое, лишь бы не отрывать парня от учебников. Он у нас, слава аллаху, башковитый. Однако председатель говорит, что женщина, которая приезжала с вами, отдала распоряжение ни для кого не делать исключения и что вы такого же мнения? Она будто бы главная над всеми учителями. Если так, то стыдно ей: сама выучилась, а другим дорогу заслоняет!

Рядовая колхозница Марал Гаджи Гасан казы».

Сейранов нашел время поговорить с разгневанной женщиной. Оказывается, колхоз решил послать ее сына в институт на колхозную стипендию. Дело быстро уладилось.

Но Мензер… Могла ли она требовать такое от председателя колхоза, злоупотреблять моим именем?

Я решил не замалчивать этого факта, дознаться досконально, и позвонил Латифзаде:

— Помните письмо колхозницы о том, что абитуриентов заставляют летом работать в колхозе, когда им следует готовиться к вступительным экзаменам? На письме ваша резолюция.

— А… да, да… конечно… — промямлил он, видимо напрасно роясь в памяти.

— Вы давали подобное распоряжение в районо?

— Считаете, это было необходимо? Как-то не припомню…

— Вопрос принципиальный. Мы за трудовое воспитание, но против перегибов. Письмо надо вынести на учительскую конференцию. На общее обсуждение.

— Вот, вот, — обрадованно подхватил Латифзаде. — Именно!

Сейранова я просил предварительно наведаться в районо, переговорить с Мензер. В тот же день он попросил у меня разрешения на пятиминутный разговор наедине:

— Вы давали согласие на увольнение двенадцати человек из руководящего состава? Их персональные дела товарищ Латифзаде включил в повестку дня бюро райкома. Кажется, он намерен добавить Мензер-муэллиме.

— Что? Какие еще увольнения?

— Могу перечислить: заведующий отделом социального обеспечения, директора нескольких магазинов, начальник транспортной конторы, инженер из управления сельским строительством…

— Почему вы до сих пор молчали?

— Сам узнал только сейчас. Бюро готовит Латифзаде, он ни с кем не советуется.

— Имя Мензер Велиевой у него тоже значится?

— Нет. На бюро вынесен только вопрос о деятельности отдела народного образования.

— Хорошо. Буду иметь в виду. Спасибо.

Оставшись один, я задумался. В колхозах шли решающие дни уборки урожая. Вся жизнь района подчинена убыстренному ритму. Начинать перетряску кадров именно сейчас представлялось мне крайне нецелесообразным, даже вредным. Руководителю на новом месте необходимо время, чтобы осмотреться, войти в курс дела. Время страды требует оперативности, быстрых решений. Сколько же дров может наломать новичок, действуя наобум! Получится не руководство, а нечто вроде селевого потока!