Планета матери моей
Шрифт:
— Товарищ Вагабзаде родом из здешних мест. Многие, вероятно, его знают. Он окончил Бакинский политехнический институт, по профессии инженер-механик. Работал на транспорте. В последние годы находился на ответственной профсоюзной работе.
Волнение мое понемногу улеглось. Мою биографию можно было пересказать и попроще. Но, видимо, не было уверенности, что слова «водитель грузовика» не вызовут насмешливого отношения в зале: мол, если понадобился шофер, зачем привозить его из столицы? Шоферов и дома развелось видимо-невидимо; кинь наудачу камень — и угодишь в шофера!
Я невнимательно вслушивался в лестные эпитеты, которые щедро прибавлялись к моему имени. Стоя на возвышении, обводил взглядом зал.
И вдруг… неужели она?
В восьмом ряду, позади пустого стула, с которого я только что поднялся, сидела учительница Мензер. Мы давно не встречались, но она мало изменилась. Ее яркая красота сверкала даже в этом переполненном зале, при однообразном желтоватом свете электрических ламп. Лицо округлилось, а глаза, которые упорно смотрели в сторону, показались не такими доверчиво распахнутыми, как прежде. Впрочем, это могло быть обманчивым впечатлением. Держалась она спокойно, как человек, привыкший к длительным совещаниям. Чуть подавшись вперед, внимательно слушала ораторов, и если наши взгляды все-таки на мгновение перекрещивались, ничто в выражении ее черт не менялось.
Рядом с Мензер сидела молодая миловидная девушка, краснощекая, с быстрыми веселыми глазами. Она то и дело подталкивала Мензер, пытаясь обратить ее внимание именно на меня, что-то шептала с обрадованным, но одновременно и растерянным видом. Я не мог разобрать, кто она такая.
Собрание закончилось поздно. Я распрощался со всеми и решил съездить к матери. Она, видимо, уже знает, что я поблизости, и ни за что не ляжет спать, не дождавшись.
Но я ошибся. Мать меня не ждала. Ворота были наглухо закрыты, и я перебрался через изгородь. В доме не светилось ни одного окна.
Это меня встревожило. Мать всегда твердила, что домашний очаг не должен гаснуть. Из-за него она не пожелала жить у меня в Баку и не перебралась к Амилю: если отказала старшему сыну, как переехать к младшему? Мне пришло в голову, что у матери вышли дрова и не забрала ли ее ночевать одна из моих сестер?
Служебная машина оставалась возле запертых ворот. Опытный шофер выключил фары, и двумя угольками сверкали только красные огоньки стоп-сигнала. Мне не хотелось задерживать водителя в столь позднее время, и, повернувшись, я уже собрался уйти, когда решил заглянуть в нижнюю комнатку, окно которой выходило на задворки. Мать держала там старую керосиновую лампу, оставшуюся еще со времен отца. С прикрученным фитильком лампа эта горела всю ночь напролет. «Пока живу, света в отцовском доме не погашу», — твердила нам мать с детства.
Только приблизившись к низкому окошечку вплотную, я увидал, что лампа горит и сейчас, только очень тускло. Старое стекло треснуло и закоптилось. Бледное сияние напоминало зыбкий огонек свечи. Оно было не в силах разогнать ночной мрак.
Я отпустил шофера, вернулся к входной двери и негромко постучал. Мать всегда спала чутко. Раздались ее торопливые шаги. Железный крючок со звоном соскочил с петли. Как мне знаком этот звук! Еще с тех пор, когда не хватало сил дотянуться до щеколды…
— Это ты, сынок? Входи, дорогой! Ты изменился, возмужал и почти не хромаешь, чтоб не было у тебя больше несчастливых дней в жизни! Спасибо тому, кто открыл тебе путь к родному дому. Дочь вчера принесла известие, что ты приехал в Эргюнеш. Но у них вся семья такая — любят приврать. Я подумала: если ты совсем рядом, то непременно заехал бы сюда, ведь так? Говорят, ты будешь работать у нас в районе? У тебя в Баку очень хорошая работа, зачем же ее менять? Неужели захотел быть поближе к старой Зохре?..
Мать говорила без остановки и продолжала сжимать мою руку. Не спускала с меня глаз, заботливо оглядывала с ног до головы. Не сдержавшись, легонько ощупывала мою спину, похлопывала по груди.
— Сынок, ты уже сбросил ту противную вещь?
— Какую вещь, нене?
— Ну, вокруг поясницы. Твердую. Не помню, как ее в больнице называли? Вроде доски.
— Ты о медицинском корсете говоришь? Да, врачи разрешили снять. Говорят, без него уже справлюсь.
— И следов не осталось?
— Сколько же времени мы не виделись, нене?
— Я сама виновата, миленький. Тяжела стала на подъем. Да и зачем я вам теперь нужна? Помощи от старухи мало… — Она слегка отвернулась, чтобы скрыть волнение. — Знаешь старую песенку?
Ах, белым-белы наши цветики! Наша радость цветами выросла. Поливали мы и сажали их… А теперь между нами гора выросла.Вздымая ветер длинным подолом, она суетливо занялась хозяйством, раздула самовар, поджарила яичницу, постелила постель. Приметы дряхлости сквозили во всех ее движениях: кран завернуть мать забыла и спохватилась лишь тогда, когда пустой самовар угрожающе загудел. Она опрометью кинулась на крыльцо и принялась подтирать лужу. Посыпав яичницу имбирем и корицей, хлеба, однако, не принесла, я сам сходил за ним в кладовую.
— Я что-нибудь не так сделала, сынок?
— Нет, нет, нене. Все хорошо. Просто вспомнил, какая у тебя получается вкусная краюшка. Захотел отломить. Давно не ел домашнего хлеба!
— Старею, сынок. А внука так и не дождусь, видно!
— У сестры ведь есть дети. Какая разница?
— Нет, они другую фамилию носят. А имя твоего отца нельзя оставлять в забвении. Вот обоснуешься на родине, может, и свое гнездо совьешь?
Утром она снова принялась расспрашивать меня о здоровье и о моих дальнейших планах, словно не вполне доверяя тому, что говорилось вчера в темноте и второпях. Я терпеливо повторил.
Мать с сомнением качала головой:
— Если ты ради меня приехал сюда, миленький, то напрасно. Мой век на земле уже короткий. О себе надо думать. Боюсь, набросят здесь тень на твое доброе имя. Много плохих людей развелось.
— Район доведен до безобразного состояния. Выправлять ошибки — это государственное дело. Вот почему я приехал сюда.
— Вот оно как! Но хватит ли у тебя сил? В колхозе тоже, что ни год, председателей меняют. Каждый обещает поначалу золотые горы. Ан глядь: старая баня, старое корыто.
— Правду охранять надо, нене. Говорить о ней громко.
— А ты думаешь, мошенники усовестятся при одном этом слове? У них своя правда: грести побольше под себя. Но ведь советская власть всегда была против этого? Думаю, отыщутся люди, которые захотят тебе помочь.
2
Первый рабочий день внес заметные коррективы в намеченный мною ранее план действий. Думалось, что начать следует с подробного ознакомления с экономикой района, обследовать отдельно пахотные угодья, виноградники, пастбища. А пришлось с ходу принимать посетителей и разбирать жалобы.