Планета МИФ
Шрифт:
— Ты нажал ее в своем воображении.
— Да. Отключить его по-настоящему я не мог. Но он повел себя так, как если бы его действительно отключили. Сознание мое затуманилось… Видимо, я спал.
— Больше не делай этого, — сказал Аллан. — Бог его знает, сумеешь ли ты включить в следующий раз. Ты говорил, что можешь стирать записи?
— Да, вот этим рычагом.
— Никогда не прикасайся к нему, слышишь?
— Хорошо.
— Ну, а теперь я отключу тебя. По-настоящему отключу, а потом включу снова. Так что ты не бойся.
— А я не боюсь, —
— Садись в кресло.
Валентин послушно сел и спокойно посмотрел на Аллана.
— Готов?
— Готов.
— Выключаю.
Он вынул вилку, отключающую питание ящика.
Экран совсем погас. Теперь мы видели только его холодную вогнутую матовую поверхность. Несколько секунд мы молча смотрели на экран.
— Что он должен сейчас чувствовать? — спросил я.
— Не знаю. Скорей всего — ничего. Полный провал.
Он подождал еще немного. Затем включил. Валентин сидел в кресле, в той же позе.
— Что ты чувствовал?
— Ничего. Мне казалось, что ничего не изменилось. Ты выключал?
— Выключал. — Сказал Аллан. — С этим ясно. Ты возвращаешься к себе на той же точке, на которой ящик был отключен. Ты не устал? Может быть, на сегодня хватит?
— Может быть… — задумчиво сказал Валентин.
— Ну? Что вы обо всем этом думаете? — спросил меня Аллан, когда мы остались вдвоем.
Я не оговорился, не могу подобрать другого слова. Мы действительно только что были втроем, но вот Валентин ушёл. Ушёл куда-то к себе.
Аллан вызвал Юну. Сказал, что мы ждем их с Линой, но больше ничего объяснять не стал и выключил экран.
Мы сидели, молчали. Он набил свою трубку, закурил. Дым был совсем прозрачный, почти невидимый, и удивительно ароматный. От него шло чудесное волнующее тепло, словно открыли дверь в цветочную галерею. Собственно, и делал он этот табак из цветов по какому-то особому, им самим придуманному способу. У меня сладко закружилась голова.
— Ну так что вы обо всем этом думаете?
— Мне кажется, он бросил вызов самому господу богу.
— Мы все время бросаем ему вызов. Когда создаем межпланетные станции. Когда пробиваем пространство. Когда сдвигаем время.
— Нет, Аллан, это не совсем то. — Я поднялся с тахты, подошел к его огромной космической карте. — Все, что вы говорите, совершается в пределах существующего в природе. И пространство, и время, и планеты существуют в природе независимо от нас. Мы только научились… ну, как бы это сказать, состязаться с космическими скоростями и расстояниями, с движением планет и звезд. А он сделал то, что неподвластно природе.
— Что?
— Сохранил мыслящую материю.
— Он ее не сохранил. Он ее воспроизвел, вернее, даже записал, снял с нее слепок. Природа делает то же самое ежечасно, ежесекундно. Она воспроизводит мыслящую материю все время. И во все больших количествах.
— Вот именно, — сказал я. — Каждый раз заново и каждый раз сначала, с пустого места. Вот вы ему сказали: не смей нажимать рычаг, помните? А она что делает? Каждый раз нажимает
— Ну, не совсем сначала…
— Нет, именно сначала, с самого начала! — убежденно говорил я, увлекшись своим сравнением. — Качество пленки несколько улучшается, она становится более восприимчивой, может быть, более емкой, но запись надо начинать с самого начала — вы же знаете, что происходит с людьми, которые с младенческого возраста оказываются изолированными от общества!
— Да, — согласился он. — Тут вы правы, она действительно каждый раз нажимает на этот проклятый рычаг. А общество затем заново пишет все на ней. Значит, общество играет роль хранителя информации. В обществе, в его материальной и духовной культуре сохраняется все, что накоплено мыслящей материей за все время ее существования.
— Я не отрицаю роли общества… И воспитания… Именно оно делает человека человеком. Все верно. Однако обратите внимание — жизнь мыслящей материи не увеличивается, человек по-прежнему живет 70–80 лет, ну пусть мы сумеем продлить продолжительность жизни до ста лет. А период, который требуется, чтобы записать информацию на чистую пленку, катастрофически увеличивается. Чтобы передать только основную информацию, общую и специальную, еще недавно достаточно было 20–25 лет. Сейчас уже требуется 25–30 лет. Что же остается на долю активной деятельности человека?! И все потому, что каждый раз надо начинать сначала. Вспомните, Аллан, что говорил Валентин — мыслящая материя умирает в самом начале пути, гибнет из-за того, что изнашивается оболочка. В чём дело? Почему такое несоответствие?
Я разошёлся, распалился так, как будто это он, Аллан, был тем самым господом богом, который что-то — не предусмотрел, и я требовал от него исправить ошибку.
Он улыбнулся, выбил свою трубку.
— Одно из двух, — сказал он. — Либо в этом есть какой-то смысл, либо Валентин прав: природа оказалась просто неподготовленной для сохранения высшей формы жизни.
— Если бы в этом был какой-то смысл, мыслящая материя не воспринимала бы свою смерть так трагично, не протестовала бы так яростно против смерти. Значит, что-то тут не так, что-то не так! Вот почему я говорю: он бросил вызов богу! И вызов справедливый!
— Пожалуй! — сказал Аллан. — Пожалуй, вы правы. Вот только что из всего этого получится?..
Аллан посмотрел на часы.
— Сейчас подойдет их ракета. Пойдемте, Виктор, посмотрим.
Мы прошли в галерею. Оттуда хорошо было видно, как к причальной мачте, обозначенной своим, светящимся остовом, медленно подплывала по воздуху тоже светящаяся сигарообразная полоска. Ракета шла сейчас в режиме воздухоплавания, на раскинутых тормозных крыльях, но их не было видно, они лишь угадывались по тому, как ракета мягкими толчками опускалась, приближаясь к вершине мачты. Вот еще один толчок — и она застыла в неподвижности — легла на мачтовую площадку.