Планета отложенной смерти (сборник)
Шрифт:
Здание магистрата мы нашли с трудом. Это был трехэтажный помпезный тортик с псевдобревенчатыми колоннами и пластиковыми рюшами вокруг окон. В одном окне сидела дама с наружностью и пила из длинной металлической рюмки. Завидев нас, она встрепенулась и крикнула вглубь:
— Ма-а-аркус! Инспекция!
Дверь отворилась, выскочил мальчик во всем черном и провел нас в мрачный чулан, именуемый кабинетом (Коперник по пути сонно оглядывался и все трогал руками), толстенный магистр извлек себя из кресла, с которым, наверное, давно уже сросся, выдавил из себя сип, означающий вежливое приветствие, и представил своего заместителя Маркуса —
Говорил он долго, сумбурно и крайне неосторожно. Я все записывал, но он об этом не знал. Коперник с отсутствующим видом разглядывал аппаратуру, мебель, картинки на стенах и магистра. Магистр, по-моему, спал. А я помалкивал, время от времени направляя разговор в нужное мне русло. Потом, когда заместитель иссяк и стал суетиться по поводу новой порции кофе, Коперник соскочил с подоконника и сказал:
— Что-то не очень я понимаю.
— Чего? — не переставая суетиться, услужливо спросил иисусик, предупредительно моргнув глазами.
— Голова у меня болит, вот чего.
Иисусик кинулся было за гиппократором, но Коперник махнул рукой — не надо, мол. А я тем временем попросил вместо кофе некоторые бумаги. Части из них не нашлось, чего и следовало ожидать, но кое-что, самое главное, имело несчастье наличествовать: еще одно следствие неосторожности сотрудников магистрата и его полной неподготовленности к инспекции.
Просмотрев бумаги и пересняв их, я сказал уже начавшему кое-что понимать иисусику (магистр же так и не проснулся):
— Я не знаю, чем вам помочь. Здесь уже не куаферам разбираться.
Коперник вопросительно поднял брови, разглядывая пенку на своем кофе, а заместитель карикатурно всполошился:
— То есть как, простите? За все неполадки в биоструктуре отвечает ваша команда. Так написано…
— Написано, написано, — успокоил я. — Там много чего написано. Например, об ограничениях на застройки, на материалы, на промышленные отходы…
— Но простите, любезный! Все это должно саморегулироваться. Биосфера сама должна нивелировать, как же. Приспосабливаться должна (Маркус брызгал слюной, он очень сердился, он уже догадывался, что сейчас его облапошат, и даже магистр открыл блеклые глазки). Есть, в конце концов, положение о передаче планеты!
— А вы его читали?
— Да я… Да я его наизусть помню!
— Сомневаюсь. — Я картинно встал и с ложной, но эффектной многозначительностью положил на подоконник пустую рюмку. Она покатилась к краю — мы следили за ней все — и мелодично звякнула, упав на пол. Я удовлетворенно кивнул. Коперник тоже.
— Сомневаюсь, — повторил я и сделал вид, что иду к двери. — Если бы вы читали положение более внимательно, вы послали бы нам совсем другое письмо, с просьбами, а не требованиями. И мы бы не стали затевать инспекцию, мы бы или вообще никого сюда не прислали, или, что вероятнее, появилась бы здесь, вследствие нашего к вам сочувствия и самого искреннего расположения, бригада молодых, здоровых и неиспорченных бездельем ребят — тех самых куаферов, промахи которых вы так безудержно только что проклинали. И вполне вероятно, что всех бы вас потеснили в самый центр города, заперли бы вас аварийным биоэкраном и с полгода никуда бы не выпускали. Через полгода, может быть, через год вы получили бы свою планету обратно, только это была бы уже совсем другая планета.
На протяжении всей моей речи иисусик пронзал меня убийственным взглядом, а когда я замолчал, он вдруг всполошился самым паническим образом:
— Да-как-вы… Как так?! Но почему? Почему другая? Да вы хоть понимаете…
— Потому что эту вы изгадили окончательно.
А магистр не спал, очень даже не спал, крайне раздраженный, он уткнулся в экранчик своего карманного вокса. Мудрый человек, он знал всю игру наперед, он великолепно понимал, что произойдет дальше. Думаю, что на его веку уже была хотя бы одна инспекция. Иисусик поглядел на магистра и звучно зашлепнул рот. Я продолжил:
— На досуге, любезный, не сочтите за труд еще разок просмотреть положение, а если знаете его наизусть…
— Но погодите!
— А если знаете его наизусть, то повторите по памяти, желательно тот раздел, где говорится про ограничения на деятельность поселения, управляемую, если не ошибаюсь, вашим уважаемым магистратом. Там разные есть пункты. И если вы найдете хоть один…
— Да подождите же вы!
— И если вы найдете там хоть один ненарушенный, сообщите мне. Как бы я ни был занят, я прилечу лично, извинюсь перед вами и на ваших глазах съем ту громадную вонючую лягушку, которая в реестрах фауны именуется клоксом.
— Это легко сделать, — вдруг перебил меня Коперник. — Вон у вас и приборчик для мнемосвязи имеется. — Он указал пальцем туда, где прямо над магистром, на стене, висела страхолюдная мнемомаска. — Она, кстати, работает?
— Впрочем, — продолжил я, поскольку ответа на вопрос не последовало, — я сомневаюсь, что у вас можно найти клокса. Ведь, сколько я понимаю, пункт об ограничении собак, а также индиговых у вас тоже нарушался неоднократно?
— Почему же нет клоксов? Есть клоксы, их в домах старухи разводят.
Магистр недовольно поморщился:
— Вот видите? А ведь им место только на девственных территориях. Седьмое дополнение, пункт четвертый, параграф одиннадцать, смотри сноску.
— Нет, ну вы слишком! — пошел на попятную иисусик. — Вы просто-напросто придираетесь. Мы же ни в чем не обвиняем куаферов.
— Разве? Впрочем, вам и не в чем нас обвинять. Вы сами сделали планету такой, какой мы ее видим сегодня. И если удивителен чем-то пугающий рост численности бовицефалов, то только тем, что на самом деле они давно уже должны были вымереть. А вот то, что мы сделали с вашей планетой — я лишний раз в этом убеждаюсь, — прекрасная, профессиональная, детально продуманная работа…
— Но я же…
— …детально продуманная работа. И только сейчас я понимаю, насколько она хороша. Где вы найдете биоструктуру с таким высоким антиантропогенным порогом, какая еще выдержит такие откровенные над собой надругательства? (Иисусик полностью сник, и повязка на его голове, дань молодости и умеренной цветистости, стала походить на терновый венок.) Ни одного ненарушенного пункта! Да что вы, любезные вы мои!
В полной тишине магистр выразительно крякнул, а Коперник не менее выразительно замычал что-то себе под нос. Он к тому времени уже перебрался за спину магистра и с увлечением инспектировал мнемомаску.