Планеты

Сугарова Светлана

Империта лишь безнадежно махнула рукой и медленно направилась в сторону Вечернего Сада. Марион пристроился рядом.

Они шли тенистыми аллеями, а вокруг раскинулись густые чащи миолианов, которые причудливо переплетались между собой гибкими ветвями, ползли гибкими усиками по шестам, оплетая их тугими кольцами, и ярко полыхали большими соцветиями, словно неведомый художник нечаянно разбрызгал алую краску пронзительными кляксами.

И всюду закрытые бутоны цветов, что распускаются с приходом сумерек, озаряя сад своими прекрасными невинными лепестками.

А сейчас они спали, тихо покачиваясь под порывами легкого ветра, словно танцевали под беззвучную музыку.

– Так что же случилось, империта, что свобода вам стала хуже неволи? – спросил, наконец, трайд.

Девушка шла, опустив глаза, и, пиная изящной туфелькой маленькие камешки, что попадались на пути.

– Завтра моя коронация, – мрачно ответила она.

– Разве это так плохо? – удивился Марион. – Глядя на вас, я уже испугался, не грозит ли вам распыление, а оказывается у вас коронация. Многие мечтают оказаться на вашем месте.

– И пусть мечтают, раз они такие идиоты! – неожиданно крикнула Дели и остановилась. Ее глаза странно заблестели. – Пусть их коронуют, сколько влезет, а я не хочу этого, не хочу! – И она разрыдалась – отчаянно, обреченно, не скрывая своих чувств, не стесняясь.

Марион растерялся. Он стоял и смотрел на девушку – такую красивую и трогательную в этом неистовом внезапном порыве, размазывающую слезы по пылающему личику маленькой ладошкой, – не зная совершенно, что сказать.

– Он специально решил совершить эту проклятую коронацию в праздник Цветов, – сквозь рыдания бубнила она. – Чтобы испортить мне все настроение, чтобы досадить мне! Он не понимает, что я не хочу быть ни империтой, ни Императрицей! Он просто ненавидит меня!

Девушка вдруг прижалась к груди офицера, захлебываясь горькими неудержимыми слезами.

– Я снова сбегу! – всхлипывала Дели. – Пусть меня распылят к чертовой бабушке, а все равно сбегу! Почему он так со мной обращается? Он – помешанный на правлении тиран, не любящий ничего и никого, кроме своего идиотского Трона! Он даже Истана у меня забрал!

Марион растерялся пуще прежнего. Он стоял, как истукан, пораженный, оглушенный потоком откровенных, отчаянных слов, судорожно вдыхая непривычно близкий, нежный аромат, боясь прикоснуться к ней, не зная, как успокоить.

– По-пожалуйста, не плачьте, империта, – наконец, произнес он, почему-то запинаясь.

Дели оторвалась от него, смущенно улыбнулась, вытирая припухшие покрасневшие глаза кулаком, сказала:

– Простите, трайд, я вам всю форму промочила. Я иногда бываю ужасной плаксой.

– Пустяки, – отчего-то тоже смутился офицер.

Девушка, окончательно успокоившись, серьезно посмотрела на Мариона:

– Давайте сделаем вид, что ничего не было, и забудем эту дурацкую слезливую вспышку.

– Хорошо, – согласился офицер, который и сам хотел поскорее стереть из памяти это неожиданное, но такое незабываемое, странно будоражащее прикосновение девушки.

Но ей было мало этого.

– Обещайте, что никому об этом не скажете, трайд.

– Слово

офицера КС.

– Вот и отлично, – облегченно вздохнула Дели и вновь двинулась по аллее.

– Вы придете на праздник Цветов? – спросила она.

– А что же там делать? – искренне удивился Марион.

– Как – что? Веселиться, конечно же. Это же праздник!

– Честно говоря, я не люблю праздники.

– Вы серьезно? – не поверила та. – Да какой же нормальный деллафиец не любит праздников?

– Можете считать меня ненормальным, но я не люблю праздников. От них только болит голова и ничего полезного, сплошная бесполезная трата времени.

– Вот вы смешной. Там же будут танцы, веселье, пир, в конце концов! Разве вы не хотите отдохнуть после Камарлена?

– Я предпочитаю отдыхать в тишине и одиночестве, империта.

– Вы и в самом деле ненормальный, трайд.

– Как вам угодно, империта, – засмеялся тот.

Дели мимоходом сорвала большой бутон ориолана, вдохнула его сладкий манящий аромат.

– А где сейчас констат Тасури и энод-арон Джанулория?

– Джанулория вчера вернулся с Т, ахьяна, а Тасури на Имберии, надо думать плескается в своих ненаглядных морях, но завтра должен вернуться.

– А Юл-Кан? Где он?

Марион улыбнулся.

– Он, бедняга, был так ошарашен всем увиденным, что боюсь до сих пор еще не пришел в себя. Я пытался поселить его в одном из плантайнов²⁵ Орфиса²⁶, но он испугался такого скопления народа, шума, суматохи и наотрез отказался, поселившись недалеко от меня. Он соорудил себе большую хижину на берегу Лудана, и теперь живет там. В общем, устроил сплошной камарленизм.

– Наверное, ему одиноко и страшно на Деллафии, – Дели вертела в пальцах цветок. – Я бы уж точно чувствовала себя ужасно одинокой и чужой, попади я на совершенно другую планету.

– Я бы не сказал, что Юл-Кан здесь страдает. Он просто в восхищении от Деллафии. Я в некоторой степени даже завидую ему: ведь его мечта осуществилась.

– Мне хочется увидеть его, – улыбнулась девушка.

– Думаю, вы скоро увидитесь. Юл-Кан тоже очень хочет увидеть вас, Шалкай.

При упоминании этого имени, данного ей на Камарлене, Дели рассмеялась.

– Кажется, что это все было не с нами, а далеко-далеко и очень давно, почти во сне, – сказала она. – Вам так не кажется, рахим Эрадорх?

Офицер шел, о чем-то задумавшись, поэтому не сразу ответил.

– Вы о Камарлене? – наконец, очнулся он. – Да, это словно смутный сон, отблеск которого докатился до действительности.

– Император упомянул, что вы были на Таллассе. Это связано с Калахасом?

– Да, – помрачнел Марион. – Мы полетели туда на следующий день после возвращения с Камарлена, но Калахас исчез, как в воду канул. Мы прочесали почти весь внутренний космос²⁷, но так и не обнаружили даже его следа.