Планы на лето
Шрифт:
– Потому что ты еще ребенок, – сказал Матвей.
– Но для мамы и папы я буду ребенком всегда, – возразила Аверина. – Даже когда вырасту и стану самостоятельной.
– Уэльбек писал, что не верит в теорию, будто человек становится взрослым со смертью своих родителей, – снова подключился Мальцев, – по-настоящему взрослым он не становится никогда.
Над головой шумели сосны, и новую реплику Сони я не расслышала. Снова отстала. Зачем я напялила новые кроссовки? Одни мучения… Взяв волю в кулак, я прибавила шаг.
– Везет вам, живете без предков, – вздыхала тем временем Соня. –
– На самом деле все не так прикольно, как может показаться со стороны, – впервые подал голос Вова.
Я даже не поверила, что это слова брата. Меня он все время только стыдит за подобные мысли, а на самом деле и его триггерит? И что там Соня говорила, будто она сама по себе? Сами по себе здесь только мы.
– Да брось, это ж просто чудо! – воскликнула Аверина. – Вы как Пеппи Длинныйчулок, у которой папа – капитан дальнего плавания. Я себя все время Аникой ощущаю, когда у вас тусуюсь. Но при этом живу с ощущением, что меня вот-вот загонят домой. Верно, Матвей? Если я Аника, то ты Томми…
– Но меня домой никто не гонит, – возразил Мальцев, и голос его при этом прозвучал как-то печально. Кажется, Мальцев и сам это за собой заметил, потому как следующую фразу произнес нарочито бодрее: – Но мне свобода тоже нравится. Я уличный музыкант.
– Бременский? – засмеялась Соня.
– Ага, самодовольный петух, – поддакнул Вова.
Но Мальцев пропустил подкол Вовки мимо ушей и запел:
– Наш ковер цветочная поляна-а, наши стены – сосны велика-аны, наша кры-ыша – небо голубое, наше счастье жить такой судьбо-ою…
Матвей внезапно обернулся ко мне:
– Да, Кать? Подпевай!
Все-таки красивый мужской вокал – моя слабость. Голос у Мальцева – заслушаешься. И я заслушалась. Да так, что в неудобной кроссовке споткнулась о торчащий корень и, вместо того чтобы подпеть, чуть не клюнула носом землю. Матвей вовремя подоспел, поэтому упала я прямиком в его объятия.
– Ты чего с ног валишься? – спросил он.
– От красоты, – ответила я, смутившись. Вокруг и правда было очень красиво: огромные сосны и ели, беседки, пруд…
– Надеюсь, от моей? – улыбнулся Матвей.
– От чьей же еще, видишь, в ноги тебе падаю.
– Мне это льстит, конечно, но в ноги мне падать больше не надо. Хватит нам одного разбитого носа – Вовкиного.
Вовка, стоявший рядом, по-прежнему крепко держа за руку Соню, будто та могла от него убежать, свободной рукой продемонстрировал Мальцеву средний палец.
– А классный у меня левый хук получился? – продолжил издеваться над братом Матвей, почему-то не выпуская меня из объятий. Это заметила не только я, но и Соня. Она красноречиво осмотрела меня и Мальцева с ног до головы и усмехнулась. – Надо будет повторить.
– Продолжишь в том же духе, повторим, – пообещал Вова, когда я отстранилась от Матвея. Впрочем, голос брата на сей раз прозвучал миролюбиво.
Дальнейший наш путь до усадьбы обошелся без приключений. Мы прослушали аудиоэкскурсию, побродили по светлым комнатам мастерской художника. Лес окружал дом со всех сторон, сосны заглядывали в окна и стеклянные крыши. Соня беспрерывно просила Вову щелкнуть ее то в одном месте, то в другом втайне от строгих смотрителей музея. Брат покорно исполнял все просьбы. Я знала, что Вова не любит фотографировать, и меня уже давно послал бы куда подальше. Я тоже сделала пару снимков на память. Матвей же просто молча ходил из комнаты в комнату, задумчиво рассматривая картины и экспонаты. Я заметила, что сегодня пялюсь на Мальцева чаще обычного. В каждой комнате ищу взглядом первым делом его. Наверное, это все из-за глупого сна, который не выходил у меня из головы и сбивал с толку.
До электрички еще оставалось время, поэтому Вова предложил сходить на залив, который был через дорогу.
– А вы знали, что в кабинете Дамблдора висит портрет жены Репина? – Мальцев продолжал по пути развлекать всех занимательными фактами.
– Да ладно! – удивилась Аверина. – Я не знала.
– Ей только колпак подрисовали, – встряла я.
Матвей посмотрел на меня и кивнул.
– Ага. Оригинал в Третьяковке висит.
На пустом пляже шумели чайки. Мы уселись на толстом бревне лицами к заливу. С Балтики дул ветер, и на песчаный берег одна за другой накатывались серые волны с белыми барашками. Я снова вспомнила сон. Конечно, перед нами не океан, но обстановка похожа. День ветреный, но солнечный. Соня достала из своей бездонной сумки очки. Водрузив их на нос, положила голову Вове на плечо и уставилась куда-то за горизонт.
– Вы будете слать нам письма из Африки? – вдруг спросила она.
– Я пошлю тебе послание в бутылке, – пообещал Вова.
– Тогда я его найду только лет через сто…
– Отец сейчас в командировке в Йоханнесбурге, – сказал брат, – это больше тысячи километров от Кейптауна. Вернется только к нашему приезду. Мама говорит, что там в одной из шахт нашли древнейшие ледниковые отложения. Просто удивительно, как наша планета способна так глобально менять климат.
– «Ледниковый период» – моя любимая франшиза, – улыбнулась Соня. – Вот так я умею поддерживать умные разговоры.
Вова вдруг негромко рассмеялся и посмотрел почему-то на меня. Мне это сразу не понравилось.
– Догадываешься, какое прозвище я вспомнил? – спросил брат.
– Только попробуй! – Я показала Вовке кулак.
Матвей тоже засмеялся, и мне уже хотелось придушить их обоих.
– Да что такое? – рассердилась Соня. – Больше двух – говорим вслух!
– Ты просто не видела Катьку, когда ей в детстве пломбу на передние зубы поставили, – сказал Вова. – Она была похожа на ленивца Сида из «Ледникового периода».
Все снова рассмеялись, а я нащупала шишку и запустила в брата. Попала прямо в голову, что вызвало новую волну дикого смеха.
Мы сидели и болтали на берегу, и я периодически с замиранием сердца думала, что все происходящее сейчас напоминает мое счастливое беззаботное прошлое. Когда мы втроем отправлялись зайцами на электричке до залива… Теперь мы стали старше, и к нам присоединилась Соня, но я, на удивление, не чувствовала из-за этого никакого дискомфорта.
Когда уже засобирались к платформе, я поднялась с бревна, сделала пару шагов и поморщилась от боли. Пока сидела, ноги не беспокоили, а теперь неприятно засаднили с новой силой.