Плата за души (Книга 2)
Шрифт:
– А чего ж Эльдара этого тогда не подобрали, если победили?
– Значит, подумали, что убитый. Или на своих понадеялись... Да кто их знает? Я в их головы влезть не могу, да и не хочу, Самурай. Пошли...
Хусейн быстро сложил в уме довольно правдоподобную картинку: нападение бандформирования на пункт временной дислокации русских, внезапная перестрелка, закончившаяся поражением федералов; если кто-то из русских и выжил, их, вне всякого сомнения, захватили в плен. Несколько месяцев назад, быть может, расстреляли бы на месте или снесли головы. Но теперь боевиков взяли за жабры, и каждый русский им нужен для
Выслушав принесенную информацию, Оборотень взглянул на небо. Ноздри его тонкого - "римского" - носа слегка раздулись. Ага, подумал Хусейн, вот след и взят...
Через двадцать минут они вломились в тот самый дом. Женщина что-то вопила, но понять ее мог только Горец, а ему было не до перевода. "Оборотники" были в маскировочных платках, в шапках, натянутых до подбородка, Самурай так вообще перемазал физиономию не то сажей, не то еще какой-то фигней - ужас дня и ночи! Однако все хозяева сразу поняли, что к ним пожаловали не сородичи, а, скорей всего, русские солдаты. Раненого прятали в сарае, на сене. "Как в фильмах про гражданскую", - мелькнуло у Хусейна. Рана у боевика была тяжелая, но не смертельная: колено разворотило.
Оборотень нагнулся над ним. Чеченец смотрел больными глазами, но с вызовом. Особой ненависти не было в его взгляде, да и что бы он мог сделать всего-навсего с ненавистью?
– Сколько твоих и куда они ушли?
– спросил Влад.
Боевик презрительно изогнул рот, но слюны, чтобы плюнуть, ему не хватило. Ромальцев повторил свой вопрос еще более внятно. В доме послышался вой бабки. Она же не знала, что ни ей, ни ее семье пока ничего не грозит. Пока. До следующего налета "родственников" или приезда "федералов". Правда, на всякий случай в доме остались Мастер и Скиф.
Тогда раненый завизжал что-то на своем. Горец вопросительно взглянул на Оборотня, но тот двинул плечом: перевод ему не требовался.
– Ты узнал нас?
– еще раз спросил Влад.
Чеченец разразился бранью на смеси русского и родного языка. Больше вопросов Оборотень не задавал:
– Если ты сейчас не вспомнишь, куда ушли твои, я сниму эту повязку...
– тихо произнес он.
Боевик увидел его глаза. Кто знает, что творилось у него внутри в тот момент, но вопить и браниться он прекратил. Кажется, он понял, что будет с ним, если этот черный человек сейчас развяжет косынку и откроет лицо. Кажется, своим замутненным болью разумом он догадался, кто этот черный человек. Стиснув зубы, он пробормотал:
– Выше, в горы. По тропе... Там двор Улугбека...
– Сколько русских?
– Четверо. Может, больше, не знаю... Четверо было...
– Оружия много?
– На вас хватит...
– Задушить его к едреной матери!
– не выдержав, проревел Самурай.
– Чурка сраная!
Горец покосился на него. Волей-неволей, а слыша такие слова, он чувствовал оскорбленным и себя. Ничего не мог с этим поделать... Влад не обратил на его рев никакого внимания.
– Если ты соврал хоть одно слово, мы вернемся, - сказал он.
Юрка развернул и нехотя свернул свою удавку.
– Считай, что тебе
– поставив тяжелый ботинок на забинтованное колено боевика, произнес он и сделал ногой движение, словно давил какое-то насекомое.
Раненый не выдержал и заорал. Из-под косынки сверкнули холодные голубые глаза... Самурай постарался затеряться за спинами Горца и Лешего.
– Тебе же потом пулю в спину пустит...
– услышал Хусейн его ворчание у себя за плечом.
Они шли по свежим следам. Заметок было много: то поломанная ветка, то кровь. Уходили пешком (на машине тут и не проедешь). Значит, где-то совсем рядом... Совсем...
И вот они вышли к большому имению, которое, казалось, затерялось в горах.
– Вульф, - вдруг произнес доселе молчавший Афганец. Послушай, а какого черта мы вмешиваемся? Это их разборки... Мы же никогда не лезли в это дерьмо...
Влад ничего не сказал. Рассвело, и действовать нужно было быстро.
Коротко обсудив план действий, "оборотники" рассыпались во все стороны. Казалось - в полном беспорядке.
Хозяин, принимавший у себя неожиданных ночных гостей, только что разошедшихся по отведенным для них комнатам, наконец-то мог лечь. Жене его это счастье не грозило: поди накорми такую ораву! Для этого надо встать в четыре и больше уже не сомкнуть глаз до наступления темноты. Она молча и безропотно возилась на кухне, и старшая падчерица, семнадцатилетняя Сацита, помогала ей управляться по дому. Остальные дети, как и мужчины, спали.
Женщина загнала под ноготь занозу и только присела на табурет, чтобы вытащить ее, как вдруг откуда-то из леса до нее донесся протяжный волчий вой. Сацита вскинула светловолосую, обмотанную тонкой косынкой, голову и с тревогой переглянулась с мачехой. Волк затих.
Едва хозяйка взялась за казан и зажгла огонь на плите, во дворе началась стрельба. Гости, кто одеваясь на ходу (кто-то и вообще не раздевался), кто-то - как был, хватая оружие, повалили отбиваться.
Женщины, пригнувшись, чтобы не получить пулю, прилетевшую через окна, бросились в задние комнаты - к детям.
Дальнейшая неразбериха длилась еще минуты три. Бросив Саците отцовский обрез, мачеха выволокла из-под кровати пасынка громадную плетеную клетчатую сумку и выхватила оттуда автомат. Мальчишки тоже вооружались, но хозяйка крикнула им, чтобы сидели и не лезли.
В доме уже хозяйничали чужие люди с замаскированными лицами. Женщина выстрелила в одного, он отлетел, выматерился (бронежилет - поняла она, но только поздно) и швырнул в нее нож. Лезвие вошло под ключицу и острие выскочило со спины. Глухо застонав и выронив автомат, женщина повалилась на ковер в коридоре...
Ступая через разбросанные по дому тела, наемники заглядывали в каждый угол. Афганец ругнулся на глупо подставившегося под очередь Санчо-Панчо и пощупал горло раненной женщины. Она была без сознания, но умирать пока не собиралась.
На втором этаже, в глубине, снова поднялась стрельба. Неужели не все боевики сложили голову?
– Едрит твою мать!!!
– рычал сверху Самурай.
– Шакалята достали!!!
Мальчишки дрались свирепо, но были захвачены запрыгнувшими в окно Лешим и Бабаем. В них даже не пришлось стрелять. Девчонки сбились в кучу и голосили. Сациты в комнате не было. О ее существовании наемники пока не догадывались.