Плата за души (Книга 2)
Шрифт:
Злобствующий Самурай едва не затоптал двухлетнего сына хозяина, который по неразумению выполз из кровати и отправился разыскивать веселящихся отца и его друзей. Папа стреляет - и это интересно! Влад успел выхватить пацаненка из-под ботинок ревущего, как разъяренный слон, Юрки.
– На улицу их!
– перехватывая ребенка под мышку, крикнул Оборотень Хусейну.
Ребята подняли воющих от ужаса детей на ноги и потащили во двор. И тут-то из-за веранды пристройки выбежала Сацита с отцовским обрезом. Афганец в прыжке вышиб у нее ружье, но курок был нажат. Вместо Влада пуля угодила в человека, выскочившего из хлева. Девчонка яростно
– Все, там все чисто. Никого не осталось...
Выскочивший из хлева мало походил на человека: на нем были какие-то невообразимые лохмотья, свалявшиеся волосы и борода делали его похожими на безумного дикаря. Пробитый выстрелом, он рухнул посреди двора.
Влад бросил младенца в руки его сестрам, окружившим Сациту, которая беспомощно хватала воздух горящим ртом, и кинулся к раненому. Скиф открыл сарай и стал выводить оттуда связанных федералов.
Ромальцев содрал с лица повязку и наклонился к подстреленному. Кровь толчками выплескивалась из огромной раны в правом боку. Он был не жилец и находился на последнем издыхании, но что-то заставляло его корячиться и пытаться привстать, цепляясь кровавыми пальцами за воротник Владовской куртки. На губах его запузырилась черная кровь, когда он попытался что-то сказать.
– Скорей!
– сказал Оборотень.
– Я - Ко... Комаров... Роман Мих... Михайлович...
Влад наклонился еще ниже и зажмурился. Роман перехватил воротник, выскальзывающий из слабых пальцев.
– Беной... Бенойское... ущелье... ребята... Мама и... Танька! Ребята, Беной! Слы...
– и с этим недосказанным словом он испустил дух.
Ромальцев несколько раз содрогнулся. Наемники видели его спину и недоумевали, что он там делает. Наконец, покачиваясь, Влад поднялся. Кажется, его мутило. Хусейн уловил в его глазах смертную тоску.
– Что с этими-то?
– спросил Горец, когда Оборотень приблизился к нему и уцепился за его рукав. Он имел в виду детей, с ненавистью глядевших на замаскированную свору головорезов, разоривших их родное гнездо.
Тот не мог говорить, только ткнул пальцем в рацию. Вместо него сказал Афганец:
– Что с этими? Пусть ими государство и занимается...
Влад отдышался. Самурай с грохотом вывалился из гаража, встроенного в дом:
– Никакого оружия! Федералы говорят, у них много оружия было...
Ромальцев посмотрел на него, и наконец понял, что хочет сказать Юрка.
– В доме его не будет. Поищем в окрестностях.
И точно. В полукилометре от имения наемники наткнулись на подозрительного вида холм. Подозрительным он был только потому, что всюду его засыпала слежавшаяся, темная листва да сухой дерн, а с одной стороны листья были совсем свежими, золотыми, как будто только с ветки обтрясенные. Так и было: холм был завален дерном, под дерном обнаружилась маскировочная сеть и дальше - слоями: брезент, полиэтилен, бумага... огромная куча оружия... Даже видавший всякое Афганец присвистнул. Стоявший с ними федерал указал на несколько автоматов - те самые, которые отобрали у них чеченцы в том ауле. Но Влада и Володьку заинтересовало совсем другое: целая связка ПМН.
– Откуда у них это? Да еще столько сразу?
– Афганец посмотрел на Оборотня, словно тот мог дать ему ответ.
Влад оглянулся на федерала. Тот уже успел рассмотреть главаря наемников,
– Останетесь тут, - тихо сказал он солдату.
– Дождетесь своих...
– Про вас говорить?
– уточнил федерал.
Ромальцев равнодушно пожал плечами:
– Как хочешь...
Парень понимающе кивнул.
Наемники собрались в одну команду и ушли по тропе, прихватив с собой только то, что посчитали необходимым. Самурай, правда, позарился на парочку ПМН - "пригодятся".
Через полтора часа их разрозненные машины выехали к серому от непогоды Каспию: Оборотень устроил всем передышку в дагестанском поселке Инчхе.
Узнав о случившемся, Зайцев вышел на Ромальцева с связал его с французской миссией из Москвы. Влад располагал сведениями, источником которых называл последние слова умирающего раба чеченцев. Никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть того, что Комарову хватило сил перед смертью выложить столько информации, что, согласуясь с нею, Ромальцев отважился на проведение сверхсложной операции в Беное. Как ни удивительно, Зайцев поддержал его. Именно тогда и зародилась не просто рискованная, а даже безумная идея захватить лагерь боевиков в Бенойском ущелье. Миссионеры начали переговоры с боевиками, а тем временем ростовские наемники, никому не подчинявшиеся и дающие ответ только самим себе, готовили план операции.
Как всегда, Афганец ориентировал команду по картам; Ромальцев дополнял его, и делал это странным образом: закрывал глаза, менялся в лице и чужим голосом начинал называть детали объектов, которые не могли отразить чертежи. Хусейн не знал, как относятся к этому другие парни, но самому ему было жутковато наблюдать за метаморфозами, происходившими с вожаком. Он чувствовал присутствие чего-то потустороннего, необъяснимого, и волосы помимо воли становились дыбом у него на загривке.
– Очень удобные высоты для снайперов - здесь и здесь, говорил Влад, указывая на карте места, изображавшие в картографической проекции два горных склона над руслом реки, которую местные жители называли "Белка".
– Вот эта - вообще идеальна, - ничего не значащий волнистый кружок по его рассказам обозначал обрыв почти над лагерем (с этого места была видна практически вся база - находка для снайпера!).
– Если об этом знаешь ты, то грех о том же не знать и "духам", - проворчал Афганец.
– Конечно, они об этом знают, - без тени сомнения сказал Ромальцев, - и мы знаем, что они об этом знают. И знаем, что делать в связи с этим...
Володька посмотрел на него долгим взглядом и наконец кивнул.
За день до операции Влад предложил себя в качестве "пушечного мяса". Никто не сомневался в "неправильности" Влада, но ожидать от него такого сумасшедшего поступка не мог даже Афганец.
Миссия смутилась. ЗАЧЕМ?!
– мучил всех вопрос. Пара недель - и все можно утрясти без таких жертв. Зайцев, лично приехавший в Инчхе, тщетно пытался убедить в этом Оборотня. Тот был непреклонен:
– Две недели - это целая вечность. За две недели изменится столько, что мы будем страшно жалеть...
Переубедить его было невозможно. Самурай ворчал, что, мол, черт с ним - хочет мужик задницей рисковать, так чего ему мешать? Недолюбливал он Ромальцева почти в открытую и откровенно хотел, чтобы все было по-старому: чтобы ими верховодил не кто-то "слева", а испытанный и проверенный Афганец.