Плата за молчание
Шрифт:
– Постарайтесь незаметно подъехать к дому сзади. Дверей там нет, но я могу выпустить его через чердачное окно. Он должен скрыться, иначе его повесят!
Все свершилось буквально в последнюю минуту. Когда выдернутыми из ограды кольями дверь была выломана и ворвавшиеся в дом пьяные, отняв у шерифа ключи от камер, заперли его самого в конторе, Джим Нэшвилл вылез из чердачного окна по другую сторону дома и, в паническом страхе соскользнув с крыши, прыгнул очертя голову с трехметровой высоты.
Тяжело дыша от усилий, человек, единственным стремлением которого было отправить Нэшвилла на электрический стул, подтащил к машине его обмякшее тело, чтобы спасти от кровожадного белого сброда и потом иметь возможность казнить по закону за убийство, которого осужденный не совершал.
Придя в еще большую ярость оттого, что Джим Нэшвилл увильнул от расправы, свора потерявших человеческий облик пьяных негодяев кинулась искать новые жертвы. 70-летний негр, арестованный за бродяжничество, был вытащен из камеры, избит, оплеван и в бессознательном состоянии привязан к уличному столбу. От дальнейших пыток и мучительной смерти несчастного избавил только прибывший наконец из Атланты полицейский отряд, который выстрелами в воздух разогнал орду белых убийц.
Двумя месяцами позднее, в июле 1965 года, в гриф-финском суде начался процесс по обвинению Джима Нэшвилла в убийстве. Во избежание новых бесчинств к зданию суда был стянут отряд из 50 полицейских. Мера эта оказалась, однако, излишней. Хотя Гриффин снова наводнили съехавшиеся со всего края фермеры, на сей раз в их рядах царило не погромное настроение, а буйное веселье, точно на народном празднестве. Никто в Гриф-фине в этот день не работал, детей отпустили из школы, почти все лавки были закрыты. Зал судебных заседаний едва мог вместить сотню человек, а, так как на процесс съехалось множество репортеров, для публики выделили всего 50 билетов. Поэтому большинство сгрудилось в специально раскинутом цирковом шатре, куда по радио транслировался весь ход процесса и где притом можно было распивать пиво и виски, есть мороженое и вслух выражать торжество или недовольство по поводу происходящего в зале суда.
Процесс не случайно протекал в столь мирной атмосфере. Одни были горды тем, что полиция и прокуратура сумели так быстро изобличить ненавистного убийцу. Другим многонедельная травля Нэшвилла прессой позволила провести в губернаторы их кандидата - фанатичного расиста. Нелегальные держатели тотализаторов, обычно вынужденные действовать втихомолку, сейчас могли беспрепятственно принимать ставки на пари, заключаемые относительно исхода процесса. Спор, впрочем, шел лишь о том, приговорят ли Нэшвилла к смертной казни или к пожизненному заключению. Об оправдании никто и не заикался - за подобную ересь человека попросту избили бы.
Обязательную по закону защиту обвиняемого суд поручил 58-летнему адвокату Джемсу Вуду, прежде никогда не участвовавшему в процессах по делам об убийствах. До сих пор он защищал только бродяг да похитителей кур. Когда в первый день процесса Вуд на своем стареньком «шевроле» подъехал к зданию суда, толпа любопытных нехотя расступилась перед ним, как перед боксером, вызвавшим на поединок местного чемпиона и не имеющим шансов продержаться даже до конца первого раунда. Зато судью Фрэнка Митчелла из Атланты и прокурора Фрэнка Нэша встретили почтительными аплодисментами.
Джим Нэшвилл, появления которого главным образом и ожидали все эти сотни людей, из соображений безопасности был перевезен в суд еще накануне вечером. Присяжные - два торговца, владелец кинотеатра, банковский поверенный, три домашние хозяйки, два фермера, аптекарь, строительный подрядчик и учительница - были, само собой разумеется, белые. Своего предвзятого отношения к подсудимому никто из них и не скрывал. С первой минуты все 12 смотрели на него с гадливостью и отвращением.
Хотя всем было известно, что процесс этот - пустая формальность, однако уже самое начало дало публике повод для недовольства. На заданный в соответствии с установленным порядком вопрос председательствующего, признает ли подсудимый себя виновным, ответил не апатичный, безмолвный негр, а адвокат Вуд, которого никто не принимал всерьез:
– Не виновен, ваша честь.
Судье потребовалось несколько минут, чтобы восстановить в зале порядок.
Публика пришла в хорошее расположение духа, лишь когда прокурор заявил, что берется неопровержимо доказать вину подсудимого, и затем вызвал Бетти Мартин в качестве первой свидетельницы обвинения. Вся в черном, она медленно прошла через зал, поднялась на свидетельское место и еле слышным, страдальческим голосом произнесла слова присяги.
Подождав, пока появление скорбящей вдовы произведет должное впечатление на присяжных, прокурор заговорил подобающе сдержанным тоном:
– Миссис Мартин, все мы знаем, что вам пришлось перенести по вине подсудимого, какое на вас обрушилось горе. И все же я осмелюсь просить вас, чтобы вы в своих показаниях не позволили себе руководствоваться всем нам понятным чувством ненависти к подсудимому.
Бетти Мартин кивнула и прерывающимся голосом начала рассказывать о происшедшем в тот роковой вечер. Когда прокурор спросил, видела ли она и узнала ли убийцу, она на миг запнулась. Все в зале решили, что она охвачена болью воспоминаний. И судья Митчелл поспешил к ней на помощь:
– Миссис Мартин, мы уважаем ваши чувства. Но суду необходимы ваши показания. Если вам требуется перерыв…
Но Бетти Мартин уже овладела собой.
– Да, - сказала она решительно, - я видела его и сразу узнала.
В полной тишине прозвучал вопрос прокурора:
– Здесь ли сейчас этот человек?
– Да, - выдохнула Бетти Мартин.
– Тогда укажите нам его, пожалуйста.
Снова последовала пауза, потом женщина вытянутой правой рукой, в которой держала промокший от слез носовой платок, указала на скамью подсудимых:
– Вот он сидит. Это он!
В зале взрыв возмущения был быстро подавлен настойчивым звонком судьи Митчелла, но в «цирковом шатре» долго еще не смолкали гневные выкрики…
У прокурора не было больше вопросов к свидетельнице, и он, подав ей руку, помог спуститься в зал. Несколько шагов он сопровождал ее. Но, поравнявшись со скамьей подсудимых, она внезапно вырвалась, кинулась к балюстраде и выкрикнула в лицо испуганному Джиму Нэшвиллу:
– Почему вы это сделали, чудовище? Почему вы убили моего мужа? Ведь он не сделал вам ничего плохого…