Плата за перевоз

Уже полдня Х-арн с Лидией ждали переправы на тот берег. Уже более полусотни раз перевозчик сплавал на лодке туда и обратно, перевозя массу людей. И каждый раз на вопрос Х-арна: «А когда же мы?» — он отвечал: «Ждите». Или вообще ничего не отвечал.

Лето было в зените своего цветения (если только это было лето). Зной был такой, какой бывает в городах, расположенных в пустыне. Х-арн хорошо знал такие города и не думал, что когда-либо (и где-либо) ему придется снова испытать их эмоциональное воздействие. То, что воздействие эмоциональное, ему пришло в голову только сейчас: слишком уж не соответствовало место, где люди ждали переправы, пустынному зною. Разумеется, атмосферные явления нельзя причислить к эмоциям. Впрочем, почему нет? Хотя сразу возникает

вопрос: чьи эмоции, почему эмоции? То есть все то, во что в свое время не верил Х-арн. Теперь же ему казалось, и даже он был убежден, что зной, которым был напитан дрожащий над рекой воздух, содержал в себе чью-то волю, страстную, раскаленную и скорее всего враждебную. Судя по лицам людей, ожидавших переправы, они чувствовали то же самое. Нельзя сказать, чтобы лица эти выражали какой-то особый страх, хотя были среди них и такие, но в основном лица эти отличала странная глубокая сосредоточенность. И покорность всему, что бы с ними ни случилось. Будут ли их бить цепями, или рвать крючьями, или сажать на кол, или жарить живьем — они ко всему заранее приготовились. Впрочем, это субъективный взгляд Х-арна, а от долгого пребывания под солнцем... Но надо быть откровенным до конца: не очень-то он и вглядывался в эти лица, ни до автомобильной катастрофы, ни после. Он разволновался. Так ему казалось. На самом деле он нервничал. То, что вначале было воспринято как краткая заминка, стало длительным болезненным ожиданием. Он понимал, что волноваться глупо. Даже тогда, когда мы знаем свою судьбу (словно мы когда-нибудь ее знаем), когда нами рассчитан до минуты завтрашний день (кто запрещает нам играть в детские игры?). Даже тогда, думал Х-арн, волноваться смешно и глупо, потому что в этом волнении теряется большая часть удовольствий. Но не глупее ли волноваться, когда каждый твой шаг ведет тебя к гибели? Волноваться из-за того, что кто-то шаг этот замедлил, продлил. Да и что влечет нас к гибели — наша природа или отклонение от природы?

Место, где совершался перевоз, было лесистым. Лес покрывал и склоны холмов, откуда спускались к реке люди, и тот берег реки, куда люди переправлялись и где исчезали. И среди этой зелени только дорога белела, как посыпанная мелом. Говорят, что раньше вся дорога была усыпана щебенкой известняка, но босые ноги людей истерли щебень в порошок.

Бессчетные количества людей прошли этой дорогой, дошли до этого места, переехали на ту сторону и спустились дальше. Куда? Этого Х-арн не знал. Он старался не думать об этом. Он лежал на песке, отбиваясь от слепней и мух, и смотрел в воду. Темно-коричневая, с цветом ржавчины по краям, вода слегка отдавала тухлым запахом сероводорода, и, как бы ни хотел пить, запах этот отвращал от воды. Х-арн не заметил в ней никаких признаков жизни. Похоже, вода была мертвой; как, впрочем, и следовало ожидать. Искупаться бы!..

Лидия словно уловила его мысли.

— Почему нельзя купаться в реке? — спросила она Х-арна.

Тот пожал плечами.

— Откуда я знаю. Ты же слышала, лодочник запретил.

— Если и дальше так будет печь, я пошлю твоего лодочника...

— Лидия...

— И тебя пошлю вместе с ним.

— Это я знаю, — вздохнул Х-арн, — это ты умеешь.

— Это я умею, — подтвердила Лидия на всякий случай, чтобы Х-арн не сомневался. Она села на песке и, смачивая слюной палец, стала втирать слюну в трещины на ступнях.

«Словно ничего не произошло, — думал Х-арн, глядя на Лидию, — словно всю жизнь этого и ждала. Я не удивлюсь, если она сейчас запоет». Но Лидия петь была не настроена.

— Не понимаю, — сказала она, закончив процедуру с пораненными ногами, — не понимаю, почему нельзя купаться в реке.

«Это хорошо, что не понимает, — подумал Х-арн, — если бы понимала, обязательно полезла бы либо в воду, либо в драку. Впрочем, предчувствую, что в драку она рано или поздно все равно полезет. Где Лидия, там заварушка». А вслух он сказал:

— У тебя нос есть? Понюхай, чем пахнет вода.

— Смотри-ка, какой ты стал разборчивый. Не поздно ли? Подумаешь, пахнет. Я знала одно подземное озеро с таким же запахом, а там все купались, и вода была такая же точно, как здесь, только другого цвета.

— То было там, а это здесь.

— Ладно, не спорю. Ну и долго мы так будем сидеть?

— Ты же знаешь, что это зависит не от меня. Не пойдем же мы обратно.

— Так сделай что-нибудь. Испугай, пригрози. Нет, лучше я сама...

— Прекрати, пожалуйста, мы не у себя дома. Мы даже не знаем, что нас ожидает.

Снова подъехала лодка. Прошуршав по песку днищем, она стала.

— Эй! — крикнула Лидия лодочнику и приветливо помахала ему рукой. Лодочник даже не взглянул в ее сторону. — Сейчас мы. да?

Лодочник положил весло на дно лодки и оглядел собравшихся на берегу людей.

— Хам! — негромко сказала Лидия и снова лодочнику: — А купаться можно?

— Я же сказал — нет. Это относится ко всем.

— А я искупаюсь, — шепнула Лидия Х-арну. — Вот увидишь.

— Глупо, — ответил Х-арн и боязливо повел плечами. — Не советую.

— Потому что ты трус. А я искупаюсь. А что мне будет?

— Не знаю, — сказал Х-арн.

— Вот и хорошо. И я не знаю. — И посмотрела на лодочника.

— Хам, — снова сказала она, не отрывая от него взгляда. — Но очень красив. — И спросила задумчиво: — Интересно, здесь все такие или он один?

— Ты про хамство? — сказал Х-арн, подмазав голос ехидством.

— Ты тоже хам, — сказала Лидия и снова улеглась на песок. — Всю жизнь терпела хамов, красивых и некрасивых — один черт. Все вы хамы.

— А вы дуры, — обиделся Х-арн.

— Вот и прекрасно. А никуда от дуры не денешься.

Людей, скопившихся у перевоза, было шестеро: двое мужчин, две пожилые женщины, одна старуха и мальчик. Женщины завистливо поглядывали на обнаженную Лидию, развалившуюся, как ящерица на горячем песке, блаженную и разнеженную, а старуха плюнула себе под ноги (если бы она не боялась, она бы плюнула, конечно, на Лидию) и, отвернувшись, забормотала какие-то проклятия, которые, кроме нее, никто не слышал. Мужчины же, как ни странно, слабо реагировали на представшую их глазам нагую женщину. Они только мельком отметили этот факт (если только отметили, а не скользнули рассеянно взглядом), и оба, тяжело вздыхая, что-то шептали про себя. И в глазах их были тоска, отчаяние и страдание. Один бил себя исхудалыми руками по голове, а другой, не замечая боли, выщипывал из отросшей, неопрятной бороды волоски и бросал их на землю. Все люди, как давно уже заметил Х-арн, и те, что ушли вперед, и те, что плетутся сзади, были одеты в одинаковую одежду. Даже если покрой отличался (впрочем, отличие было незначительно), то сама одежда была сшита из грубой мешковины. Такая же одежда была и у Х-арна с Лидией. Правда, Лидия, когда становилось очень жарко, самовольно сбрасывала с себя этот декоративный холст, весь пропитанный солью и запахом тела. А сегодня и вовсе в него не облачалась. Но, по наблюдению Х-арна, Лидия была единственной среди мужчин и женщин, кто на это отважился. И у Х-арна все время ныло сердце от предчувствия, что Лидины, как он называл, «выкидоны» приведут их к какой-нибудь беде. Но беды с ними пока не случилось, за все время их длительного, тяжелого маршрута, вот только разве эта заминка на перевозе.

Х-арн встал и подошел к лодке.

— Значит, так, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал не слишком робко. — Сейчас наша очередь. — Лодочник посмотрел на него, как на какое-то насекомое, и ничего не ответил. Это было возмутительно. Даже не верилось, что эта глыба раскрашенного в телесные цвета мрамора умеет говорить человеческим голосом. Но Х-арн сам слышал, своими ушами низкий, хриплый и — да, это надо признать — мужественный голос красивого рослого лодочника. «Ненавижу!» — подумал Х-арн. А вслух сказал: «Но почему?»

Лодочник выскочил на берег и пальцем пересчитал столпившихся. Х-арн решил, что торопиться пока не следует, и отошел в сторону. Лидия насмешливо наблюдала за ним. Его взбесил ее изучающий взгляд. «Сучка голая!» — выругал он ее про себя, чтобы только оскорбить. Вслух он этого не скажет. А почему? Почему бы не сказать? Но пока все нормально. Лодочник на нее не смотрит. А это самое главное для Х-арна. Лодочник — вот в чем загвоздка.

— Вы! — ткнул пальцем лодочник в собравшихся на берегу. — Полезайте в лодку. — Все шестеро, не исключая мальчика, порывшись в карманах, вытащили каждый по железному рублю и приготовились влезать в лодку. Первыми полезли мужчины. Они отдали каждый свою монету и, не переставая тяжело вздыхать, уселись на скамье. Вслед за ними — женщины. Последними — мальчик и старуха. У перевозчика на широком поясном ремне висел кожаный небольшой мешок. Все принятые деньги он ссыпал в этот мешок и взялся за весло. Мешок, видимо, был полон, потому что оттягивал ремень, и лодочник дважды его поправлял.