Платина и шоколад
Шрифт:
Стук такой частый, что кажется, будто она сама — сердце. Пульсирует у него в руках, мечтая вдохнуть, хотя бы один раз. Но у неё не получается — на грудь давит тяжёлое тело, снова прижатое к Гермионе. Ручищи скользят вверх по её бёдрам, сжимая, стискивая кожу, добираются до пуговицы на джинсах и торопливо расстегивают её.
Она задыхается. Кашляет, давится слезами и снова начинает задыхаться, потому что Грэхем и не думает отодвигаться, присасываясь губами к тонкому плечу, пытаясь стянуть ткань с её ног. А ей нужен чёртов воздух.
Борисьборисьборись.
Оно
Невесть откуда взявшиеся силы на одно отчаянное мгновение заставили её рвануться вперед.
То ли Монтегю не ожидал вновь ожившего сопротивления, то ли слишком увлёкся лишением Гермионы её последней защиты, но девушка выгнулась и колено её попало прямо в напряжённый живот Грэхэма, заставив того на мгновение громко застонать, согнувшись, однако не размыкая рук.
Воздух.
Дыхание со свистом ворвалось в лёгкие так быстро, что перед глазами заплясали звезды. Она снова дернулась. Руки Грэхема держали крепко, поэтому она просто со страхом ждала его реакции, кляня себя за то, что удар не пришелся ниже. Через несколько секунд он разогнулся с тяжёлым выдохом и блестящими глазами, которые впечатали её взглядом в стену. И в них было что-то, от чего Грейнджер едва не решила распрощаться с жизнью. Кажется, он убьёт её прямо сейчас — прямо здесь.
— Ах ты ёбаная сука, — захрипел он, смаргивая слёзы боли в воспалённых глазах. Одна рука отпустила её плечо. Но не для того, чтобы позволить уйти.
Короткий размах. Удар.
Это ведь был удар?
Левая часть лица онемела мгновенно. Голова запрокинулась, и девушка ощутила, как сознание начинает уплывать от неё. Она ловила воздух приоткрытым ртом всем своим существом ища ориентир, чтобы зацепиться за него, не уходить. Никакого обморока. Нельзя. Нельзя.
Щека пульсировала.
— Вздумала пинаться? Я научу тебя хорошему тону, гриффиндорская грязь.
Кажется, Грэхем снова замахнулся.
Гермиона закрыла глаза, и осознание того, что этот удар наверняка выбьет из нее последний дух, заставило ее сжаться.
Шаги.
Мерлин. Шаги. Она слышала их сквозь шум и звон в ушах — сначала тихие, отдающиеся в коридоре. Затем громче, быстрее. Будто кто-то бежал. Стук стал почти оглушающим — она слышала его— и глаза распахнулись, возвращая её из плывущего сознания в подземелье.
А в следующий момент её отпустили.
Практически отпихнули от себя, и она упала, ударившись о каменный пол. Будто сложилась гармошкой, как сломанная кукла, прижимая к себе колени, сжавшись, глядя слезившимися глазами, как кто-то отшвыривает Грэхема к противоположной стене. Монтегю ударяется затылком, стонет, пытается отпихнуть, не соображая, кто перед ним. Но через несколько секунд осознание приходит к нему таким ужасом в лихорадочно блестящих глазах, что Гермионе становится
Почти.
— Блять... Малфой, клянусь, я...
Малфой?
Девушка едва не начинает задыхаться снова. Мерлин. Это Малфой?
Она до боли всматривается перед собой и начинает различать платиновые волосы и фигуру, обтянутую тёмной одеждой, отчего он казался ещё более плотным сгустком тьмы, чем всё вокруг. И этот сгусток прижимает Грэхема к стене.
Резкое движение, замах. Хруст.
Рёв Монтегю на секунду оглушает, но Драко только стискивает челюсть, не давая слизеринцу согнуться пополам, ударяя ещё — на этот раз не в лицо — в живот.
— М-Малфой... — что-то булькает во рту ублюдка так, будто из него вот-вот полезут все его внутренности.
Нет.
Он заслуживает ещё.
Ещё сильнее. Ещё больше.
Чтобы потроха скрутило от боли, а потом он выблевал их на пол. Или захлебнулся бы в них. В собственном дерьме и крови.
Ярость пульсировала в висках, заставляя наносить удары один за одним. Перед глазами замерла картина практически распластанной по стене грязнокровки, дрожащей, заплаканной, умоляющей, умоляющейблятьего остановиться. И звук. Звук пощечины, которой наградил её лицо Грэхем.
Этот звук и сейчас разрывался с каждым ударом сердца в груди. Зубы снова сжались, Малфой выбросил перед собой кулак ещё раз, попадая в челюсть.
У Грэхема вырвался хрип.
Он уже не пытался говорить. Тихо скулил что-то, кашляя.
Драко чувствовал, что ему не хватает дыхания. Он сжал глотку Монтегю, который жмурился, пытаясь отвернуть от него свое лицо. Из сломанного носа хлестала кровь, которую капитан слизеринской команды покорно глотал вперемешку со слезами в ожидании следующего удара.
Драко выхватил из кармана палочку, приставляя её к судорожно дёргающемуся кадыку Грэхема. И замер.
Будто давая возможность.
— Какого хуя я только что видел? — произнёс Малфой таким глухим и спокойным голосом, что ужас сковал всё существо обоих людей, которые стали свидетелями этих слов в узком коридоре подземелий.
Тихо. Почти ласково.
Так, что у Монтегю, он мог поклясться, сердце пропустило несколько ударов. И, Мерлин, лучше бы Драко его ещё раз ударил.
— Не испытывай, блять, мое терпение! — заорал Малфой в лицо Грэхему, и тот задергался, снова пытаясь отвернуть лицо, зажмуриться. А кончик палочки уже с силой надавливал на горло.
Лепет вышел тихий и невнятный. На грани слышимости. Перебитый кашлем и попытками сглотнуть собравшуюся во рту кровь.
Гермиона слышала каждое слово.
— Я не хотел, я клянусь... Ты же меня знаешь, приятель... Я же ничего такого... Она ведь сама полезла... Я бы никогда... Но она сама... Ты говорил, что можно... Помнишь, на поле? «Ловите, ебите», а?.. Тебе же похуй... В чём дело, Малфой?