Платон и Дарья
Шрифт:
– Давай пока оставим в стороне этот вопрос, – робко предложил Павел.
– Хорошо, – подавив вздох, согласился отец и спросил, не отрывая глаз от реки, – Может быть, покушаем?
– Я сейчас что-нибудь приготовлю, – поспешно отозвался сын.
Павел быстро соорудил возле беседки столик, выложив на него разнообразные продукты и бутылку водки. Отец наполнил водкой два небольших граненых стаканчика.
– Давай помянем добром братьев казаков.
И они, не чокаясь, выпили до дна. Платон нарвал возле беседки белых ромашек, бережно положил на камень, где они часто сидели с Дарьей. Потом Платон Семенович вдруг выпрямился и начал читать стихи:
Эти дни не могут повторяться, -
Юность не вернется никогда.
И туманнее, и реже снятся
Нам
С каждым годом меньше очевидцев
Этих страшных легендарных дней.
Наше сердце приучилось биться
И спокойнее и глуше и ровней.
– Кто автор этих замечательных слов? – заинтересовано спросил Павел.
– Донской казак Николай Туроверов. Это Дарья в письме прислала, – громко промолвил отец, прислонившись к шершавому затертому стволу старой сосны, и тихо добавил: – Через месяц она в Ленинград приезжает.
– А что произошло с вами, отец?
Небо по-прежнему было чистым – ни одного облачка. Оно прямо сияло своей глубинной чистотой. Из голубой бездны яркое солнышко заливало жаром сухую землю. Оно поднялось высоко и жгло так нестерпимо, что даже тень под деревом не спасала от жары. Подувший ветер не принес прохлады. Жар повис над развалинами хутора.
***
Платон Перелыгин получил довольно опасное ранение. Пуля прошла с жизненно важным органом, рядом с сердцем. Только чудом ему удалось выжить. Какое-то время он даже находился между жизнью и смертью. В его теле все время лихорадочно скакала температура. Кризис миновал только на третий день, но перед тем как ему очнуться, ему почудился родной голос Дарьи. Она, как будто вживую появилась рядом с ним. На этом фоне Перелыгин открыл глаза. Лежа в чистой постели, Платон утомленным взглядом окинул длинную переполненную ранеными казаками палату, потолок, стены. Кругом белели повязки с красными пятнами крови. Кто-то кричал от боли и, превозмогая боль, тихо сквозь зубы матерился. А кто-то метался в бреду и хрипел.
Воздух, настоянный на дурманящей смеси лекарств, гниющих ран и человеческой крови, не смотря на открытые форточки, был спертым, не выветривался, у Платона кружилась голова, в висках невыносимо стучала горячая кровь. А его глаза были такими же мутными, как и разворачивающийся за окном рассвет. Перелыгин не знал где он и что с ним. Он словно только что появился на свет. Платон ощупал себя, кровать, осмотрелся вокруг. Прошла минута другая, и вдруг прорезался чей-то голос.
Он увидел над собой красивое девичье лицо.
– Где я, – тихо спросил Платон.
Сестра в сером платье с красным крестом на груди склонилась над ним.
– Очнулся? В госпитале ты, – грудным голосом сказала она. – Ранили тебя. Можешь идти?
– Смогу.
В этот миг память казака мгновенно прояснилась, и в голове всплыли разрозненные картины последнего боя. Он взглянул на сестру милосердия и вздрогнул. Она сильно была похожа на его Дарью.
– Идите за мной, я вас перевяжу.
Платон проследовал за сестрой милосердия. Госпиталь блестел чистотой, все было вымыто и отдраено. В перевязочном кабинете сестра начала потихоньку разматывать окровавленные бинты. В этот момент сосредоточенные глаза девушки смотрели строго и твердо. И хотя она делала это очень осторожно, однако Платон то и дело вскрикивал от боли, и чтобы не закричать от боли, казак крепко стиснул челюсти, но тихий стон иногда все же прорывался сквозь плотно стиснутые зубы. С трудом сняв бинт, девушка взяла в руки ланцет, точными движениями вскрыла рану, очистила ее от гноя и чем-то, обработав, стала забинтовывать.
– Как вас зовут?
– Елизавета.
– Мне лечиться долго придется? – спросил он, когда сестра закончила перебинтовывать.
– Доктор сказал, что до конца лета пробудете, – ответила девушка и отложила историю болезни в аккуратную стопку.
После перевязки сестра отвела казака в столовую, где Перелыгин пообедал и вернулся обратно в палату. А там совсем дышать нечем. Кто-то наглухо запечатал окна. Платон распахнул форточку и в палату ворвался живительный воздух. Перелыгин остался стоять у раскрытого окна. Сквозь серые, тонкие шторы в палату пробились яркие солнечные лучи, от которых в сердце казака вспыхнула новая жизнь. Она бодрящими токами прошла по всему телу, и самочувствие казака резко улучшилось.
В полдень Платон вышел из госпиталя, и едва не захлебнулся от свежего воздуха. Он пьянил как хорошее, многолетнее вино. Хотелось широко расправить грудь, глубоко вдохнуть, но из-за ранения внутри нестерпимо ныло, а в глазах мерк свет. Но все же казаку было радостно, что ему удалось избежать смерти и что он снова сможет увидеть своих родных и свою любимую Дарью.
Платон одиноко побродил по зеленым дорожкам госпиталя. Возвращаться в пропахшее лекарствами и душное помещение не хотелось, но другого выбора у него не было. Когда казак вернулся в палату, она гудела как пчелиный улей. На кроватях стояли, сидели серые беспокойные фигуры казаков. В коридоре неразборчиво и тревожно кричали. Кто-то, вскочив на кровать, как безумный махал в воздухе кулаками. Слышались тяжелые хрипы, стоны и ругательства.
– Что происходит? По какому случаю шум?
– Вспомнили царскую семью. Сегодня годовщина их гибели.
Надо отметить, что, когда началась европейская война Романова и ее дочери делали все, что от них зависело, чтобы спасти наибольшее количество раненых и больных. Для этого Александра Федоровна, Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна окончили фельдшерские курсы княжны Гедройц, и стали служить в госпитале простыми сестрами милосердия. Нужно было иметь чистые сердца и души, чтобы отважиться на такой благородный поступок. Такими качествами могут обладать только глубоко верующие люди. А именно такими и были Романовы. Но их доброе дело не ограничивалось лишь этим. Царская семья жертвовала личные сбережения на содержание лазаретов, госпиталей и санитарных поездов. Наряду с этим Александра Федоровна, проявив хорошие, организаторские способности сумела организовать работу свыше восьмидесяти лазаретов и госпиталей. В то же время она создала двадцать санитарных поездов, которые ежедневно вывозили с западного фронта тысячи раненых солдат и офицеров. В этом добром деле Александра Федоровна показала себя прекрасным руководителем, а вместе с великими княжнами еще и способной сестрой милосердия. Романовы участвовали в самых сложных операциях, помогая хирургам оперировать и чистить раны от гноя. Они не гнушались никакой работы, и всякое дело исполняли с особым усердием. Им несколько раз делалось плохо от дурно пахнущих лекарств и страшных гнилых ран. Однажды одна из великих княжон в обморок упала. Но, несмотря ни на что, они продолжили самоотверженно присутствовать на операциях. После тяжелых операций государыня как могла, утешала раненых за их жен и матерей. За тех же, кто умирал на ее руках, она молилась на их могилах и спасала их души своими горькими слезами. И хотя великие княжны были царских кровей, но, по сути, это были самые обыкновенные девушки. Романовы спасли жизнь многим солдатам и офицерам. В порыве добрых чувств Романовы отдали под госпитали даже дворцы, расположенные в Царском Селе, Павловске, Красном Селе и Гатчине.
Через короткое время общий суматошный крик стих. Все успокоились, остались только следы былого раздражения. Полилась тихая спокойная речь.
– В Царском Селе у меня великая княжна Ольга Николаевна присутствовала на операции.
– У меня Татьяна Николаевна была.
– А меня сама государыня помогала оперировать.
– С ними и боль не боль была.
Неожиданно разговор принял совсем другое направление.
– До чего ж довел Россию Романов.
– Ну не скажи государь правил разумно и правдиво. Разве он устроил эту жизнь? А где чиновники, где генералы были?
– А что теперь будет с Россией?
– Здесь не надо быть пророком, чтобы предсказать, что добром это не кончится. Народ столько лет пребывал под самодержавием, что переполнился лютой ненавистью.
– Рано еще хоронить Россию-матушку.
– Но без царя – не будет и казаков. Нам что уготована одна судьба?
– Ну, ты сказал! Казакам от царей крепко доставалось. Царь Петр, подчиняя себе волю казаков, залил кровью и слезами донскую землю. Казаков вешали, рубили, стреляли, сожгли множество городков. Тогда цари сломили казачью волю, слепили из них слепых воинов. Они забыли, что казак, это, прежде всего воля.