Платон, сын Аполлона
Шрифт:
— Я понимаю, что ты хочешь стать стратегом, как отец, — продолжил разговор с Периклом-младшим Сократ. — Но хотят ли этого афиняне?
Вместо ответа Перикл-младший пожал плечами.
— А знаешь ли ты, чего вообще хотят афиняне? Например, хотят ли они победы в войне со Спартой?
— Думаю, что хотят, — сказал Перикл-младший.
— А вот я в этом не уверен, поскольку встречал многих людей, которые были бы не прочь установления в Афинах спартанского порядка.
— Какого порядка? — вскинул глаза Перикл. — О чём идёт речь? — В голосе его послышалось возмущение. — Чтобы все свободные граждане носили длинные волосы? Или чтобы слабых детей сбрасывали в Кайядскую бездну? Или чтоб молодые люди упражнялись в военном искусстве, убивая по ночам
— Никто из афинян не может одобрить то, о чём ты сказал, Перикл. Кроме ношения длинных волос, возможно. Но у спартанцев немало и достойных традиций. Там, к примеру, очень почитают стариков. Нигде так хорошо не живётся старикам, как в Спарте. Об этом, как ты, наверное, слышал, любит порассуждать наварх Лисандр. А недавно, рассказывают, он вспомнил такой позорный для афинян факт. Приехав однажды в Афины с посольством, он посетил наш театр. И вот когда уже все зрители расселись, в театр вошёл один старик; он попытался найти для себя место, но всё было занято, а из зрителей никто не пожелал уступить ему своё место. Тогда он подошёл к ряду, где сидели спартанские послы, и они, едва завидев старика, все встали, предлагая ему сесть. Весь театр стал рукоплескать спартанцам. По этому поводу Лисандр произнёс такие слова: «Все афиняне знают, как поступать хорошо, но делать этого не хотят».
— А ты говорил, что причина дурных поступков — незнание того, как поступать хорошо, — заметил Сократу Антисфен.
— Я и теперь это говорю, — ответил Сократ. — Но вопрос в том, какое это знание. Афиняне могут похвастаться количеством знаний, а не качеством. Они знают и про то, и про другое, а что из этого хорошо или плохо — не знают. Хорошо ли, например, уступать место старикам? Поступишь так — заслужишь уважение, как спартанец, но зато весь день будешь в театре на ногах мучиться. А хорошо ли мучить себя? Вот Аристипп, наверное, скажет, что мучить себя негоже, что дурак тот, кто лишает себя удовольствия, поскольку это единственное, к чему человек должен стремиться. Так ли, Аристипп?
— Так, — ответил Аристипп, посмеиваясь. — Жизнь без удовольствий — глупость, потому что такой «жизни» сколько угодно будет там, — он похлопал ладонью по земле, — в безднах Тартара.
— Ладно, — остановил словоохотливого Аристиппа Сократ. — А что скажет об этом Антисфен, наш пирейский друг? Не станешь ли ты уверять нас, что душевный покой — самое главное в жизни, что к нему следует стремиться даже тогда, когда он сопровождается физическими страданиями или неудобствами?
— Как раз об этом я и хотел сказать, — откликнулся Антисфен. — Если не уступишь место старику в театре, то хоть и будешь сидеть, не утруждая свои ноги в течение дня, но всё же душой будешь мучиться, терзаться, страдать и тем самым изнурять свою душу. А она тебе ещё понадобится и на том свете, и потом, когда придётся снова вернуться на землю...
— А ты бы не глядел на стоящего старика — вот и не мучился бы. Гляди на всех других, сидящих, как и ты. Их там много, а старик один, пусть себе стоит, если припёрся в театр, не позаботившись заранее о месте. Прожил жизнь, а о таком пустяке не побеспокоился. Не дурак ли?
Тут многие засмеялись, а Сократ сказал:
— Вот вы и убедились теперь, что афиняне все знают, но не ведают о главном, что есть добро само по себе, без оглядки на спартанцев или на соседей. Думаю, однако, что Лисандр соврал про старика в театре, чтобы в очередной раз очернить афинян.
— Он соврал, — подтвердил Аполлодор, может быть, только ради того, чтобы обратить на себя внимание других. — Я, например, случалось не раз, уступал своё место в театре старикам.
— Ты славный юноша, — похвалил его Сократ. — Афиняне — самые радушные на свете люди. Так?
— Так, — ответил Аполлодор.
— А нет ли примеров тому, что это не так? — Сократ посмотрел на Перикла-младшего, и это означало, по-видимому, что вопрос обращён к нему.
— Таких примеров можно найти огромное множество, — ответил Перикл. — У нас не уважают стариков: и не ухаживают
— Значит, афиняне поступают плохо, не уступая в театре место старикам?
— Конечно, плохо.
— И когда не ухаживают за ними — тоже плохо?
— Тоже.
— И когда выгоняют из дому?
— Разумеется.
— Нельзя презирать стариков, Перикл?
— Нельзя.
— Только ли потому, что мы доставляем им этим страдания, или, как сказал Антисфен, лишаем себя главного блага — покоя?
— Пожалуй, — согласился Перикл-младший.
— А не наносим ли мы этим себе ещё больший ущерб? Не подвергаем ли мы презрению или хотя бы забвению и те дела, коими прославились наши отцы и за которые их следовало бы почитать?
— Конечно, подвергаем, — ответил Перикл.
— Какие же это дела, Перикл?
— Все славные победы наших предков, всю их доблесть, мужество, бескорыстие, стремление к свободе, к добродетели, возвышению Афин над всеми в могуществе, мудрости, красоте. Я недавно читал известную тебе, наверное, речь Исократа, в которой он вспомнил всё, чем прославились наши отцы.
— Да, я тоже читал эту речь. Жаль, что Исократ из-за слабости своего голоса и крайней застенчивости не произнёс эту речь перед Народным собранием [26] . Сколько же лет Исократу?
26
Народное собрание — важный элемент политической жизни Афин. Народное собрание обладало правом избирать и контролировать деятельность должностных лиц, принимать решения об объявлении войны и заключении мира. В качестве верховного законодательного органа оно имело определённые судебные полномочия.
— Тридцать, — ответил Аполлодор.
— Значит, и в тридцать лет уже можно научиться почитать предков.
— Можно и раньше, — снова вставил своё слово Аполлодор.
— Думаю, что ты и теперь прав, — снова похвалил Аполлодора Сократ, отчего тот начал старательно вертеть головой, желая узнать, все ли присутствующие восхищаются им.
— Очевидно, что внушить афинянам уважение к предкам можно, — заговорил Алкивиад. — Но как это сделать?
— Им нужен хороший вождь, — сказал Критий, всё это время молчавший. — Хороший вождь заставит их повиноваться. Повиновение — вот что нужно сейчас. Воспитание — дело долгое. Пока мы будем воспитывать афинян, спартанцы разобьют нас на море и на суше. Хороший вождь и повиновение вождю — вот что нас спасёт.
— Повиновение умному и мудрому повелителю — это хорошо. Но лучше. — Сократ поднял руку, призывая к вниманию, так как собирался высказать, очевидно, свою главную мысль, — но лучше, — повторил он, — если афиняне сами воспламенятся стремлением к старинной доблести, славе и благополучию.
— Я тоже так думаю, — сказал Перикл. — Но как же афинян побудить к этому?
— Когда мы отнимаем у захватчиков нашу землю, мы говорим воинам: «Эта земля принадлежит нашим отцам. Отнимем её у врага!» Так же издревле афинянам принадлежала доблесть, и, значит, надо вернуть её как наследство. Вся наша земля должна принадлежать по этому праву нам, равно как и все достоинства предков. Давайте уважать стариков, как это делают спартанцы, ведь этому их научили наши предки; давайте закалять своё тело так, как закаляют спартанцы — этому их научили тоже наши отцы; давайте повиноваться мудрым вождям и не хвастаться своим неуважением к ним, откажемся от взаимной вражды и зависти... Кто ходит в театр и торчит там целыми днями, тот, наверное, видел все пьесы Аристофана, который, как известно, никого не щадит. Уже стали поговоркой его слова о том, что цикады поют на ветвях один-два месяца, а афиняне всю жизнь поют на судебных процессах.