Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану (с илл.)
Шрифт:
Хозяин берет растение, как оно вынуто из земли, и, сев против почетного гостя, говорит ему что-то, как бы прося разрешения. Получив его, отламывает корни, а все прочее ставит в угол на полку в дар Ситель-Насюэнзяпу. Это, впрочем, не всегда соблюдалось. Между тем стряпун или стряпуны подпоясываются банановыми листьями, развязывают волосы и потом снова их завязывают, но уже не на затылке, а на темени. Они начинают работу свою тем, что вымывают камни, на которых сека колотится; потом бьют согласно в ладоши 26 или 30 раз; потом берут камни, служащие пестами, и ими ударяют несколько раз о большие камни; число ударов, кажется, не определено; мы насчитывали от 10 до 17. За этим принимаются уже за корни, которые разбивают, покуда они составят одну волокнистую массу. Тогда бьют камнем о камень некоторое время очень часто, и затем начинается выдавливание.
Подлив несколько воды в разбитую массу, мнут ее руками о камень, чтобы она пустила сок; делают из нее ком, который руками с большим усилием выжимают в приготовленные кокосовые скорлупы. Выжав раз, подливают опять воды, опять мнут и опять выжимают – и так продолжают, пока наполнится нужное число сосудов. Между тем хлебные плоды уже испеклись и сняты с камней и вместе с катаком, кокосами и пр. на подносах, сплетенных из кокосовых ветвей, положены перед гостем, от которого опять будто ожидается разрешение. Гость разламывает один хлеб, и это служит знаком, что всякий может приниматься за еду. Тогда кравчий подносит гостю чашу с сека.
Они не оскорблялись, когда мы большей частью отказывались от этого нектара. Пьющий подносит чашу ко рту, наклонясь, шепчет молитву (о которой будем говорить ниже) и, сдув пену, набирает полный рот сека, – некоторые все глотают, другие, все подержав во рту, выплевывают, но большая часть, проглотив половину, остальное выплевывает; в заключение следует сильное кряканье и кривлянье, причины которых я не понимаю, потому что, отведав несколько раз этого напитка, я нашел его совершенно безвкусным и нимало не жгущим. За сека следует закуска. У Тогожи перед каждым на особом подносе было положено по кокосу и хлебному плоду. Этим праздник кончается, гость идет домой, и все, что от еды осталось, уносится за ним. Таким образом мы часто снабжались юросами.
Точно так, но за исключением той части обряда, которая относится к гостю, юросы всякое утро пьют сека, и это составляет их завтрак. Мне случалось видеть, что то же повторялось и вечером, но это, кажется, исключение, и настоящее тук-тук-сека бывает только по утрам.
Кроме сека, употребляют они подобным же образом иногда корень другого растения, называемого кауа, для чего имеют особые камни, колотушки и даже особые корыта для воды. Однако при нас кауа ни разу не толкли.
Кроме утреннего сека, которое совершенно соответствует утреннему питью кавы на Таити и на других островах, не мог я заметить, чтобы они имели положенные часы для еды; они едят, когда им вздумается, довольно часто, но понемногу и, кажется, даже ночью; по крайней мере, Нена, когда ночевал у меня, всегда заботился, чтобы с вечера ему была поставлена тарелка с хлебными плодами и прочим, с чем он в продолжение ночи обыкновенно управлялся. Пьют весьма мало. Растительная пища делает это, конечно, ненужным.
Рыба и раки – единственная животная пища, употребляемая ими. Они не имеют съедобных четвероногих животных; но леса их изобилуют голубями и курами, а берега куликами, которых они, однако, не едят. Главную их пищу составляют хлебные плоды, кокосы, корень катак, таро, бананы, сахарный тростник и пр., которые они едят частью сырыми или просто спеченными, частью же в разных смесях. Поваренное искусство их сложнее, нежели можно было бы подумать: словоохотливый Сипе описывал приготовление множества блюд, подвязав по образцу стряпунов чуб на темя и показывая знаками, как что делается. Мы из всех этих блюд познакомились с одним – пауа, и я уже упоминал, как оно нам понравилось. Хлебный плод, долго не сохраняющийся, запасают они впрок, квася в земле, и называют его тогда гуро.
Печение хлебных плодов, катака и пр. совершается в земле точно так, как на других островах. Огонь добывается трением дощечки из мягкого дерева по направлению слоев палочкой из жесткого; в одном конце борозды, образовавшейся от этого, накапливаются по мере трения стружки; трение производится сначала тихо, потом постепенно скорее и скорее, а когда дерево уже разгорячится, то весьма скоро, от чего, наконец, стружки воспламеняются. Вся операция продолжается не более минуты. Для этого нужна особенная привычка; мы пробовали часто, но ни разу не сумели добыть огня таким образом.
Я не видал, чтобы жены юросов ели вместе с мужьями; кажется, что здесь они подлежат подобным же запрещениям, как и на многих других островах, если и не в отношении качества пищи, как там, потому, что им выбирать не из чего. Они не имеют также права входить в обеденную палату. Жена Тогожи могла только украдкой заглянуть в боковые двери, чтобы получить подарок. Впрочем, они едят не только в этом доме; я видел Сипе, ужинающего в домике возле нас.
Пища простого народа, конечно, еще однообразнее. Невкусный род бананов, называемый калаш, прежесткий и неприятный пандан, сахарный тростник, немного хлебного плода и из рыбного промысла то, что не нужно юросам, достается им. Лучшие роды бананов, катак, кокосы вероятно, также многие рыбы – исключительная собственность юросов. Это делает народ малоразборчивым, и он с удовольствием ел все наши кушанья.
Мы не имели случая узнать, как они употребляют апельсины.
Долг беспристрастного историка заставляет меня теперь упомянуть об обычае, который я охотно обошел бы молчанием и который я считал существующим только между готтентотами, с тех пор как миссионеры воспретили его (как я не сомневаюсь) таитянской королеве – я говорю о гнусной фтириофагии. [220] Здесь не принадлежит она, как было на Таити, к исключительным правам какого-нибудь класса. Все друг друга равно объедают, не опасаясь недостатка. Мы так часто показывали им отвращение наше, что при нас они несколько удерживались удовлетворять извращенный аппетит свой, но иногда шутили над нами, делая вид, будто бросают на нас некое животное. В посещение у Тогожи Сипе вздумал повторить эту шутку, но я вскочил с сердцем и сказал, что если он еще раз это сделает, то я сейчас уеду домой. Ему нетрудно было меня успокоить, между тем как-тогожа, по обыкновению своему ничего не понимавший, только повторял: «Меа инге?» Наконец Сипе объяснил ему и всему собранию, в чем дело, и рассказом возбудил такое же удивление нашим странностям и предрассудкам, как драгоман [переводчик], объяснивший Али Паше египетскому о европейских ученых обществах и о кофе с молоком. Недоставало только из толпы восклицания: «Ах они неверные!»
220
Фтириофагия (от греч. – вошь, – есть) – поедание экзопаразитов.
Поесть, поспать, посидеть в кружке и побалагурить – вот в чем проходит жизнь юроса. Умственные его силы в такой же всегдашней праздности, как и физические; он не боится недостатка и не имеет неприятелей, он не знает ни страха, ни надежды; страсти его дремлют, от этого, конечно, – кроткий, тихий нрав, но и ограниченность умственных способностей юросов; они все почти бестолковы; с последним из народа объяснялись мы лучше, и даже с их женами, потому что они хоть что-нибудь делают.
Простой народ везде имеет больше работы, чем знать; но там, где нужды человека весьма ограничены и природа все почти дает добровольно, не может и раб быть отягчен работой. Доставление материалов для починки и постройки лодок и домов; сама починка и постройка составляют барщину, на которой люди используются только временно; постоянные же занятия – это присмотр за господскими плантациями, собирание плодов и доставка их в столицу и рыбная ловля.
Последняя – почти исключительно занятие женщин; по крайней мере мы весьма мало видели мужчин, ею занимающихся. Они имеют большие невода из кокосовых веревок, с поплавками, весьма похожие на наши; кошели фута четыре в длину и два в ширину, растянутые палкой, которыми они поддевают в воде рыбу. Больших рыб колют легкими деревянными копьями, на этот же случай имеют маленькое орудие, состоящее из трех рыбьих зубов, воткнутых в короткую рукоятку. Удочек они не имеют, потому что за рыбой никогда не ездят в море, но весь промысел производят по внутреннюю сторону рифа. По отмелям во многих местах сложены у них из камней заколы или переборы, в которые рыба при полной воде входит, а в малую остается запертой и легко достается в добычу.