Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану (др.изд.)

Литке Федор Петрович

4 сентября описывали мы Болванскую губу, находящуюся по восточную сторону Болванского Носа. От N губа эта совершенно открыта. Берега ее окружены рифами. В вершину ее впадает речка Болванка. В полдень обсервовал я на оконечности Болванского Носа высоту солнца, по которой широта места вышла 70°27'55''; но на этот вывод совершенно положиться нельзя, поскольку солнце, от довольно густого тумана, было худо окрашено.

5 числа получил я предписание Иванова следовать для соединения с ним в Югорский Шар, вследствие чего немедленно туда отправился, переночевал в речке Фальшивой и 9 числа уже поздно вечером прибыл в реку Никольскую.

По соединении с Рогозиным хотел было я немедленно отправиться к реке Печоре, но в наступившее осеннее время уже невозможно было надеяться завершить опись острова Вайгач. Крепкие ветры между W и SW, сопровождаемые дождем и снегом, продержали нас на месте 13 дней. В это время начинало уже по временам морозить. Промышленники один за другим удалялись в тундры;

и я весьма опасался, что, наконец, зазимую в Югорском Шаре, ибо перевозка как нас самих, так и всех работников в Пустозерск на оленях стоила бы казне весьма дорого. Мы начали также ощущать большой недостаток в съестных припасах; сделанный в Пустозерске запас почти весь вышел; крестьяне, посланные несколько раз в тундры за оленями, весьма редко их находили, ибо стада оленьи удалились уже весьма много от берега. Я почти не знал, что делать; вся надежда наша была на крестьянина Житникова, которого мне удалось уговорить, чтобы он не уезжал в тундру, покуда решится участь наша, снабжал бы нас по временам провизией и если мы, наконец, здесь зазимуем, то перевез бы нас берегом в Пустозерск. Из такого затруднительного положения были мы выведены, когда менее всего того ждали. 19 сентября вечером подул внезапно от NO сильный шквал, после которого установился от того румба такой крепкий ветер, что карбасы наши стало тащить с якорей. Мы немедленно забрали на суда все, что было на берегу, подняли якоря и пустились под всеми парусами в море.

В это время провизии как у работников наших, так и у нас самих осталось только на три дня.

Выйдя из Югорского Шара, взял я курс севернее острова Матвеева, чтобы в случае, если ветер перейдет к N, могли мы продолжать наш путь. В 7 часов утра, миновав уже по счислению острова Долгий и Матвеев, легли мы на S, чтобы приблизиться несколько к берегу. После полудня задул тихий, противный нам ветер; мы продолжали идти на гребле; но в 11 часов, для отдыха людям, легли на якоря.

В 5 часов утра пошли на веслах далее. В десятом часу задувший от NNW ветер избавил нас от этой трудной работы. Вскоре после полудня миновали мы западную оконечность острова Варандей, на следующее утро увидели Болванский Нос, а во втором часу вошли в Печору. Не имея уже ни куска пищи, спешили мы достигнуть деревни Тельвиски и потому продолжали идти на гребле весь этот день и следующую ночь; весьма часто становились на мель и, наконец, прозябши до крайности (ибо термометр всю ночь стоял на 2¹/₂°), отощав и утомившись совершенно, вынуждены были для отдыха остановиться в деревне Куе. Следующим утром отправились далее по реке; у деревни Юкушцы встретили лед, сквозь который прорубаясь, с помощью попутного ветра поднялись еще несколько, но не доходя трех верст до деревни Тельвиски, должны были остановиться и вытащить карбасы на берег. На другой день переехали на лошадях со всеми инструментами в Пустозерскую слободку.

Теперь надлежало нам помышлять об описи Тиманского берега, которого мы весной совершить не успели; и так как мне самому надлежало пробыть некоторое время в Пустозерске для проверки хронометров, то и решился я возложить эту опись на помощника Пахтусова; самому же ехать туда после ближайшим путем для определения широты и долготы окончательного пункта описи.

Октябрь. 10 октября помощник Пахтусов отправился в свой путь, а 6 числа, сделав нужные наблюдения, оставили и мы Пустозерскую слободку и в тот же день, переправясь на лодке у деревни Оксина через реку Печору на Тиманский берег, поехали на оленях, которые нас тут ожидали, прямым путем к Колоколковской губе. Первую и вторую ночи оставались в чуме, который был нами взят с собой, но 8 числа, надеясь где-нибудь встретиться с самоедами, чтобы избавиться от лишних хлопот и тяжести, оставили чум на месте и продолжали путь с одними оленями. В 7 часов вечера наехали мы действительно на чум самоедов; возвращавшихся с промыслов от озер, находящихся близ русского заворота, в котором и провели ночь.

Место ночлега нашего было весьма недалеко от берега Колоколковской губы и не более 50 верст от самого Колоколковского мыса. Мы пустились в путь в седьмом часу утра, и в 4 часа пополудни приехали уже на этот мыс и расположились в одной из стоящих тут изб. Оленей же наших, по недостатку в этом месте корма, отослали в ближайший чум.

На Колоколковском Носе стоят три избы, в которых при нас жило восемь человек промышленников – трое русских и пятеро самоедов, которые занимались промыслом нерпы и зайцев. [297] Этот мыс составляет восточную оконечность губы Колоколковской, вдающейся к SO на 50 верст и имеющей ширины до 25 верст. Вообще губа это весьма мелководна, но в некоторых местах имеет глубины до двух сажен.

297

Здесь подразумеваются морские зайцы. Морской заяц, или лахтак, самый крупный представитель семейства тюленей.

Трое суток тщетно ожидал я появления

какого-нибудь светила. Погода становилась чем далее, тем ненастнее, и не было никакой надежды, чтобы она скоро поправилась. И так как, с другой стороны, присутствие мое в Пустозерске было необходимо для окончательных расчетов с крестьянами и для приведения в порядок журналов и карт наших описей, то и решился я туда возвратиться. 12 октября отправились мы в путь прежней дорогой и 14 прибыли к берегу реки Печоры, к тому самому месту, против деревни Оксина, откуда отправились 6 числа. По реке несло уже густой лед, почему и отправил я на небольшой, найденной тут на берегу, лодочке помощника Рогозина в деревню Оксина за большими лодками для перевоза людей и инструментов. Он возвратился уже к вечеру с двумя лодками, на которых мы тотчас и стали переправляться, где пробираясь между плывущим льдом, а где переходя через стоячий лед и перетаскивая с собой лодки. Переправа эта была сколь затруднительна, столько же и опасна. Из нас беспрестанно кто-нибудь проламывался, и мы каждую минуту должны были спасать друг друга. Я и сам один раз осел в воду до самых плеч и с трудом был спасен подоспевшими людьми. Добравшись, наконец, до деревни Оксина, отправились мы на лошадях в Пустозерск, куда прибыли в ту же ночь, чрезвычайно утомившись.

20 октября возвратился в слободку помощник Пахтусов, донесший о произведенной им описи следующее:

«Отправясь 1 октября из Пустозерской слободки, прибыл я через пять дней на Костяной Нос, от которого должна была начаться моя опись и где между тем собраны были мещанином Протопоповым нанятые у него на этот предмет 25 оленей.

Первое дело было определить скорость бега этих животных. Для этого воспользовались мы знаком, поставленным при устье протоки, истекающей из небольшого озера, лежащего к N от Костяного Носа. Расстояние между этим знаком и самой оконечностью Костяного Носа, которое весенней описью определено с точностью в 3 версты и 361 сажени, олени наши по многократному испытанию ровным бегом перебегали в 28¹/₄ минут, откуда минутная скорость из бега выходила 65,8 сажени. На извилины, которые они делали на бегу, надлежало бы прибавить сажени по две на минуту; но как они и во время описи делали такие же извилины, то и удержали мы означенную меру.

7 октября в десятом часу утра приступили мы, наконец, к описи. Костяной Нос составляет западную оконечность губы Средней, имеющей в окружности до 10 миль. Берега ее низменны, песчаны, а впереди есть во многих местах банки, на которых мы видели большие ледяные торосы. В четверть третьего приехали мы на мыс Кутшарский, составляющий восточную оконечность этой губы, и по причине густого снега должны были прекратить опись. Отъехав на несколько верст в тундру, поскольку у берега нет для оленей пищи, расположились мы в чуме.

В следующие четыре дня продолжали мы опись берега, который от Кутшарского Носа простирается разными изгибами и бухтами к N до Русского заворота. Берег этот называется Захарьиным. Он песчан, весьма низмен и отмел. На расстоянии миль 25 от Кутшарского Носа покрыт он множеством выкидного леса, годного даже и на строение, но далее к N мы и на дрова не всегда могли его набрать. Растений никаких на нем нет, так что мы каждый день по окончании описи должны были уезжать, и иногда на большое расстояние, в тундры. Погода все время не очень нам благоприятствовала, но 12 числа, при крепком от NO ветре, продолжалась такая метель с градом, что мы не ранее полудня могли начать опись и уже в четвертом часу должны были опять ее прекратить. Мы в этот день приехали к низменной, песчаной косе, называемой Русским заворотом, которую местные жители почитают крайним пределом реки Печоры к N. Я увидел совершенную невозможность описать южную ее сторону, которая, будучи почти равна с водой и окружена льдом, нисколько от него не отличалась и, сверх того, не имела ни одного приметного пункта, по которому можно было бы располагать курсы. По этой причине решился я описать одну северную сторону, определя только несколькими переездами ширину этой косы; я считал это достаточным потому, что она, как уверяли меня крестьяне, во всю свою длину одинаковой ширины.

13 октября в 8 часов утра отправились мы вдоль северного берега Русского заворота, и в начале четвертого часа приехали на оконечность его. В трех местах переезжал я на южную его сторону и нашел ширину его постоянно от 1¹/₄ до 2¹/₂ миль. По оконечности Русского заворота к О в одной миле начинаются наружные Гуляевы Кошки, которые были покрыты льдом и снегом. Между ними и Русским заворотом есть свободный проход.

Отсюда возвратились мы ближайшим путем в тундру. Мы должны были сделать это как по недостатку оленьего корма, так и потому, что на низменной косе этой долго оставаться без явной опасности невозможно, ибо при крепких с моря ветрах вся она, за исключением небольшой продолговатой сопки Ходоварихи, лежащей милях в трех от начала косы, покрывается волнами. Промышленники, останавливающиеся на ней для ловли рыбы, нередко теряли таким образом свои чумы и весь свой промысел, а сами спасались только в лодочках.