Плазмоиды
Шрифт:
– А в чем же проблема? – осторожно спросил коренастый генерал, командующий ракетными войсками стратегического назначения.
– Вы сейчас видели плазменную форму жизни. Совершенно не похожую на нашу – белково-нуклеиново-водную. Но если можно провести такую грубую аналогию – эта жизнь растительная.
Тишина резанула по ушам, и кто-то из офицеров поспешил уточнить:
– Отсюда следует, что может существовать и… животная?
– А вот об этом мы поговорим на следующем факультативном занятии, – с нездоровым блеском в глазах произнес подросток. – Не забудьте принести чистые тетрадки для контрольных работ.
Министр обороны шестой части суши почувствовал, что ноги стали ватными, и плюхнулся на ближайший стул.
Пимкин
– Успокойтесь, вашу мать! – прикрикнул он на гомонящих вояк, надевая очки. – Офицеры вы или барыги на базаре? Времени в обрез. Наполните пещеристые тела кровью и терпением! Дайте пацану закончить!
Буранов дождался, пока присутствующие притихнут, и продолжил говорить прежним сипловатым, не поставленным голосом. Вспыхнувший было на миг азарт в его глазах безвозвратно улетучился, сменившись занудностью отличника, вызубрившего урок.
– Вы только что видели, как под воздействием высокого напряжения плазма сгустилась в сферы и даже начала делиться, то есть проявлять явные признаки жизненной активности. Представьте, что мы увеличим напряжение, будем варьировать температуру, давление, произведем бомбардировку гамма-частицами и добавим еще какого-нибудь излучения. Плазма – настолько податливая форма вещества, что при определенных условиях вылепить из нее можно практически все, что угодно. Проблема в том, что для этого нужны огромные мощности, которые у нас имеются разве что в современных лабораторных комплексах. А теперь вообразим на мгновение, что эти немыслимые силы витают вокруг нас, только мы не умеем ими пользоваться, не видим их, проходим мимо и сквозь.
– Ближе к сути, парень! – поторопил министр.
– Моя гипотеза состоит вот в чем. Под влиянием неизвестных нам внешних и внутренних источников высоких энергий плазма может самоорганизовываться. Структура ее связей на ядерном и даже кварковом уровнях может изменяться как угодно.
– И?..
– А если плазма достигнет такой «зрелости», что начнет сама изымать энергию из окружающей среды? Если она научится питаться веществом? Излучениями? А если материей?
– Что тогда?
– Вы хотя бы представляете порядок усложнения, до которого может развиться структура, где каждая частица постоянно связана с любой другой в радиусе кулоновских сил притяжения и отталкивания? И так по цепочке. До бесконечности… Вы даже не можете вообразить и миллиардной доли той степени, до которой возможна самоорганизация таких процессов.
– Тогда Вселенная уже должна была сто раз взорваться и размазать нас по стенкам мироздания…
– Если бы было все так просто. Если бы. За пределами границ, которые мы условно обозначим красными флажками допустимого, начинают действовать законы энтропии. Любая система усложняется или упрощается до той поры, пока не достигнет определенного равновесия. Как на микро-, так и на макроуровнях. Возьмем, к примеру, наш, человеческий, мозг. Мы развивались на протяжении огромного количества времени, эволюционировали, умирали и выживали. И теперь стали теми, кто мы есть. Вряд ли через сто, тысячу или миллион лет наши сознание, рассудок, разум поднимутся на новый виток развития. Мы достигли своего предела. Возможны колебания, но порядок скорее всего останется тот же. – Буранов замолк, рассеянно потеребил свитер. И вдруг резко спросил: – Вы когда-нибудь слышали о плазмоидах?
Никто из присутствующих не ответил.
– Современная наука никогда не отрицала существования других форм разумной жизни, – проговорил подросток и как гвоздь вколотил: – Но впервые реальное доказательство мы получили несколько часов назад.
– Он псих? – осторожно спросил министр у генерала Пимкина через некоторое время.
– Основная среда их обитания – ионосфера, – невозмутимо продолжил Буранов. – Это горячий разреженный слой атмосферы нашей планеты, расположенный на высоте от 50 километров. Там для них просто райские условия: постоянные грозы, насыщенные электричеством
В кабинете повисло предштормовое безмолвие.
– Вам не приходило в голову сопоставить два аномальных явления, которые произошли одно за другим? Такие редкие обычно, шаровые молнии вдруг одновременно появились в миллионах квартир и домов. А затем, после этой своеобразной разведки, последовало нападение. Немотивированное, сокрушительное, странное… Уверен, что ваши аналитики только и занимаются сейчас тем, что прослеживают связь… Только все это зря, Алексей Иванович. Напраслина.
– Что значит… напраслина? – все-таки решился спросить министр, стараясь переварить услышанное.
Ох как хотелось ему встать и гаркнуть на мальчишку, приструнить зарвавшегося фантазера. Только вот мешал какой-то давно забытый холодок, больно сверливший дырку в животе. Очень уж логично все получалось.
До жути.
Он еще раз спросил задумавшегося Андрея:
– Что значит – напраслина?
– Это значит, – негромко произнес Буранов, продолжая теребить край свитера, – что плазмоиды висели над нами очень давно. Мы еще не слезли с пальм, а они уже были настолько высокоразвитой расой, что трудно и представить. С отличной от нас логикой, психологией, моралью и этикой. Да что там с отличной, здесь эти понятия вообще бессмысленны – настолько мы разные. Мне кажется, у них никогда не было понятий прогресса и развития, а если и были, то так давно, что они забыли об этом. Если у них, конечно, есть память. Магнито-плазменным структурам, окружающим нас, может быть миллион лет, а может быть миллиард. Мы абсолютно ничего не знаем об особенностях их сознания, о системе коммуникации, о стремлениях и целях. Мы – песчинка, случайно помешавшая галактике нестись в безграничном пространстве… Ученые и фантасты все время задавались вопросом о существовании жизни в других мирах: похожей на нашу или не похожей, дружественной или враждебной, высокоразвитой или регрессивной. Мы веками таращились в телескопы, не замечая того, что находилось под самым носом. Не замечая наших древних соседей.
Парень замолчал. Взял свою куртку и двинулся к двери.
– Стой-ка… – потребовал министр, собираясь с мыслями. – Ну-ка постой, умник! Если все так, как ты говоришь, почему никто раньше не обнаружил существование этого… этой расы?
Буранов остановился и посмотрел на чиновника с несвойственной подростку укоризной.
– Как можно заметить воду? Как можно заметить огонь?
– Ну огонь-то мы еще как заметили, когда его совсем не стало несколько лет назад!
– Вот именно. Мы обращаем внимание на стихию лишь тогда, когда ее становится либо слишком мало, либо чересчур много.
– Но чем, черт бы тебя побрал, мы им насолили? Этим твоим… плазмоидам? Миллион лет не мешали и вдруг… на тебе!
– Я не знаю. Какая-то из многочисленных ниточек порвалась, и равновесие нарушилось.
– Может быть, это как-то связано с пресловутыми олимпийскими богами, которые недавно куролесили на планете?
– Я не знаю.
– И что же теперь делать? – с удивлением и оттенком наивной обиды в голосе спросил министр.
– Я не знаю. Если им нужно будет уничтожить человечество, они это сделают. Если нужно будет отбросить нас в каменный век – отбросят. Захотят поиграть с людьми, как с муравьиной фермой, – поиграют… Я не знаю их намерений. Я всего лишь поделился своей гипотезой, которая, боюсь, вот-вот превратится в теорию. Если вам кажется, что я рад своим предположениям, вы глубоко заблуждаетесь.