Шрифт:
Виталий Кржишталович
Плечевая
Виталий Кржишталович родился в 1957 году в Ленинграде.
После окончания сельскохозяйственного техникума работал трактористом, слесарем, лесным пожарным, мотористом, автомехаником, мусорщиком. В этот же период закончил художественную
Последние годы серьезно занимается литературным творчеством. В 1988 году в журнале «Звезда» опубликован его очерк «Бумеранг», в котором Кржишталович дал свою интерпретацию острейшей проблемы экологии в бассейне Невской губы и Финского залива.
Дождь идет. Пес бежит. Ребятишки гоняют мячик… Я стою у окна и машинально объясняю себе все, что вижу через заляпанное осенним дождем стекло.
В углу комнаты на диване спит мой гость. Дальний гость. Из того далека, что меряется не километрами, а годами. Хотя, если посчитать, не так уж много их прошло. Но у меня в эти годы упаковалось столько всего, что пыльная далекая глухомань, по которой я когда-то носился на гремящей гусеницами семьдесятчетверке да бегал на ближнюю ферму к молодым дояркам, отодвинулась в самый тихий угол памяти.
Окончательно забыть маленький степной поселок не давала мне история одной жизни, услышанная там мною едва ли не из первых уст. Помню, как сильно повлияла она на меня, в ту пору не расставшегося еще со многими идеальными представлениями о жизни, заставив во многом иначе взглянуть на людей и изменить оценку многих поступков.
Я давно маялся идеей записать эту историю на бумагу. Но мне все чего-то недоставало…
И вот неожиданно — посланец из юности, мой давний товарищ по тракторному отряду. Он привез мне привет из степного поселка, рюкзак замерзших яблок и… финал этой истории.
Теперь я знаю все.
Завтра, когда мой гость начнет свой утренний марафон по ленинградским универмагам, я сяду к столу и примусь связывать воедино разрозненные факты — этапы чужой биографии, чужой жизни.
Но сейчас думать об этом я еще не могу.
Я смотрю в окно — и повторяю про себя: «Едет трамвай… Мигает светофор… Падает дождь…»
Машина, длинно гудя, пронеслась мимо. Валька едва успела отпрыгнуть в снежную придорожную грязь. Бессильно погрозив вслед, матерно выругалась.
— Валентина-а-а! — донеслось до нее.
Она не обернулась. Прыгая на одной ноге и не переставая клясть шоферню, вытряхивала из резинового ботика комья черного снега. Потом натянула воротник тощего драпового пальто на уши, засунула малиновые кисти рук в карманы. Набычив голову против колющего поземкой ветра и покрепче расставив ноги, вперилась глазами туда, где дорога, подскакивая на взгорке, неожиданно ныряла в лощину — и больше уже не показывалась.
— Валентина-а-а! —
По тропинке, от разбросанной по косогору деревни, бежала девчонка. Съехав по накатанному мальчишками ледяному желобу в глубокий кювет, выбралась на дорогу. Встала перед Валькой: ростом с колодезный сруб, на голове намотан старушечий шерстяной платок, на плечах — нейлоновая куртка колом, в руках — сетка с кульками:
— Валентина, ты уезжаешь? Ты — надолго?
— Не знаю.
— А мы приходим с бабушкой, а тебя нет, — говорила девчонка, заглядывая Вальке в лицо. — Дядя Саша сказал, что ты на дорогу подалась. А нам ничего не сказала…
— Чего говорить-то? Снялась да поехала. Я — птичка вольная.
— Тебе вот бабушка в дорогу собрала, — девчонка, поежившись, протянула сетку. — Возьми.
Валька покосилась на кульки, шмыгнула носом:
— Пенсию, что ль, бабка получила?
— Не, тетя Клаша угостила. К ней сын из Ленинграда приехал.
— С гостинчиком, значит, приехал? Ишь ты, молодец какой! — Валька по-мужицки цыкнула сквозь зубы, вытерла рот рукавом. — А ну, давай домой! Нечего на ветру торчать. Тащи подарочки бабке да тете Клаше обратно.
Девчонка отдернула руку, жалостливо посмотрела на вздернутые Валькины плечи:
— Поела бы…
Валька растерянно взглянула на нее, раздраженно мотнула головой:
— Не пропаду. Вали домой, кому сказала! — пихнула руки поглубже, зашагала по дороге.
Девчонка, пропустив ее слова, засеменила следом:
— Валя, ты в Москве будешь?
Валька молчала. Потом, не оборачиваясь, буркнула:
— Не знаю. Может, буду.
— Валя, привези мне кубик Рубика.
Валька, не отвечая, шла по дороге.
Впереди послышался звук мазовского мотора. Истерично свистя турбонаддувом, машина лезла в гору. Вот показалась ее синяя с белым морда, заляпанный грязью брезент с надписью «Совтрансавто». Шофер переключил передачу — и грузовик ходко побежал вперед.
Валька выпростала из кармана руку, коротко махнула тускло отсвечивающему ветровому стеклу. Машина заморгала правым глазом, стала тормозить.
Распахнув дверцу и вскочив на подножку, Валька обернулась. Девчонка стояла, опустив руки, и, часто мигая, смотрела на нее.
Валька нахмурилась. Потом крикнула:
— Привезу я тебе кубик, привезу… Ну, чего ты? Иди домой, не мерзни тут. Бабку поцелуй. Скажи: сытая я…
Шоферов было двое. За рулем сидел крепкий парень в солдатской шинели без погон и с отрастающей после армии шевелюрой. Второй — мужчина средних лет с аккуратным круглым животиком, гладкими подрагивающими щеками и глазами, спрятанными в бесчисленных складках слоистых век и мешочков: остались только щелки, в которых жили зрачки, напоминавшие круглых, черненьких, бегающих туда-сюда насекомых; сейчас эти насекомые с любопытством уставились в сторону пассажирки.