Плечевая
Шрифт:
— Утром поеду на работу — захвачу тебя до шоссе. Как раз к автобусу поспеешь. Он тут два раза в день ходит, — донесся снизу голос Михаила.
— На какую работу? — сонно спросила Валька. — Разве лесники ходят на работу?
— А как же? В лесничество, каждый день — к восьми.
Он еще что-то объяснял, но Валька уже не слышала. Свернувшись на матраце калачиком, она спала.
Проснулась Валька от чьего-то прикосновения. В страхе вжалась в стену. Потом несмело протянула руку в темноту. Нащупала кошку. Вздохнула, улыбнулась. Потянувшись, выглянула
Решению, которое пришло к ней в эту минуту, Валька не удивилась. Она будто ждала эту мысль. Ждала весь вчерашний день.
Решение это созрело в ней там, в хлеву, — когда она смотрела, как лесник доит корову, слушала возню поросенка, шумные вздохи лошади.
Оно затеплилось в ней давно — во второй или третий заезд к бабке с внучкой, когда Валька почувствовала, что может ходить по деревне спокойно, не сжимаясь внутренне от боязни грубого оклика, не прикрываясь напускной независимостью и безразличием. Идти — равной живущим вокруг. Когда узнали о ней правду и ей пришлось бежать, она бежала не из боязни попасть в милицию, а оттого, что уже никогда не сможет подойти к этим людям как своя. Бежала от взглядов в спину, старушечьих проклятий, мужских усмешек. И тогда та — уже жившая в ней — мысль неожиданно окрепла. Она еще не стала конкретным решением, не вылилась в понятную словесную форму, но уже забеспокоила, держа в напряжении, не отпуская больше в хмельное забытье.
И вот только сейчас, ночью, эта мысль проступила четко и до конца осознанно: она, Валька, едет домой. Будь что будет — она едет домой!
Конечно, жить там она не станет. Приедет, заберет документы и сразу — в Рязань. Никто там ее не знает и от дома недалеко. Поступит работать. Станет жить как все. Два раза в месяц получать деньги, ходить в магазины, в кино. Запишется в библиотеку. К ней будут приезжать мама с сестренкой, рассказывать поселковые новости. Город, наверное, изменился. Надо только забрать паспорт и аттестат.
Валька обняла кошку и, сунув лицо в ее теплую шерсть, тихо рассмеялась.
Михаил высадил Вальку на шоссе за десять минут до автобуса. С утра у него случилась неприятность: хорек задушил курицу, и потому Михаил был сумрачен и неразговорчив. Хмуро пожелав Вальке доброго пути, он тронул лошадь, и та с изматывающим душу скрежетом потащила окованные сани через асфальтовую полосу.
— Голосовать-то умеешь? — крикнул Михаил уже с той стороны дороги. — Остановки здесь нет. Голосовать надо.
— Справлюсь, — крикнула в ответ Валька и замахала ему на прощание.
Как только сани скрылись за поворотом лесной дороги, Валька принялась останавливать машины. На автобусе, конечно, было бы здорово, но деньги у Вальки кончились, шофер «Супера» укатил вчера не расплатившись, и потому об автобусе мечтать не приходилось. Про «Супер» она, впрочем, старалась не вспоминать. Это была последняя связь с прошлой жизнью, и Валька стремилась поскорее ее порвать.
Долго никто не останавливался. Валька
Поначалу ехали молча. Валька была занята своими мыслями, шофер с тоской глядел вперед. Когда проскочили первую деревню и Валька не вылезла, он, удивленно обернувшись к ней, спросил:
— А тебе куда надо-то?
Валька назвала свой городок. Парень присвистнул:
— В такую даль я пассажиров еще не возил. Не знаю, сколько и спросить с тебя, — потом подумал, раза два покосился на пассажирку. Предложил: — Выпить хочешь?
— Нет, нет! — сказала Валька и повторила громко и испуганно: — Нет, я не пью, что вы!
Шофер смутился и пожал плечами.
— Я заплачу, — с натугой сказала Валька, — когда приедем. Я заплачу.
«Как-нибудь убегу, — решила она. — Лишь бы доехать!»
Дорога тяжело перевалила через темя круглого холма и перед подъемом на следующий начала спускаться в лощину. В самом низу дымила выхлопными трубами большая стоянка. Уже совсем развиднелось, только в отставшем перед холмом лесе застряли остатки утренних сумерек.
Раньше Валька никогда здесь стоянку не видела. Должно быть, образовалась она стихийно: заночевала какая-нибудь колонна, к ней присоединились попутные машины. Грузовики уже готовились разъезжаться. Некоторые выруливали на дорогу, возле других суетились люди. Чью-то машину цепляли на буксир.
— Догнал, — удовлетворенно сказал Валькин шофер и кивнул вперед: — Наши.
Он убрал ногу с педали газа, повернул на стоянку. Выскочив из кабины, через минуту вернулся:
— Слушай, я, наверное, не скоро — у нас один заглох, надо помочь. Если хочешь — подожди.
Валька мотнула головой:
— Нет, пойду.
Ей некогда было торчать здесь. Она прикинула, что если весь день будет ехать, то к ночи доберется до места. Мысль о ночевке на дороге казалась теперь ей невозможной и пугала.
Валька спрыгнула на землю и пошла меж гудящих машин к шоссе.
Окрик она услышала, но не обратила на него внимания. Она была слишком занята мыслями о доме, чтобы прислушиваться ко всем звукам утренней стоянки.
Сзади заскрипел снег и чьи-то руки рванули Вальку за плечи. Перед нею стоял худой длинный парень с совершенно белыми, просто-таки бесцветными волосами.
«Альбинос», — подумалось Вальке. Она тотчас вспомнила его. Вспомнила эти неестественные, будто искусственные волосы, вспомнила дождливую ночь в саратовской степи прошлым летом, его надоедливые приставания, требования того, к чему за эти три года она так и не смогла привыкнуть. Пришлось ему удовольствоваться обычным.
— Вот ты, сука! — задыхаясь от мороза и бега, крикнул он. — Вот ты!
И сразу ударил. Валька удержалась на ногах, отскочила.
— Спятил, да, козел?! — заорала она.
Шоферы, заинтересованные, стали собираться вокруг.
— А!.. Получай, шалава! — он опять замахнулся.
Валька увернулась от удара и Альбинос, потеряв равновесие, полетел с ног. Вокруг засмеялись.
— Чего ржете, идиоты? — закричал он им. — Она же трипперная. Я на ней в прошлом году поймал.
Вокруг стало тихо. Все повернулись к Вальке.