Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Юрий зазевался на суету вне дворцовой ограды. Хлипкий посадский малый нёс по тюку на каждом плече. Должно быть, весь свой домашний скарб. Множество горожан из застенья спешили укрыть в крепости нажитое добро. Парень было затерялся в толпе, вдруг один из тюков рухнул наземь, Платье, меха, серебряная посуда рассыпались по деревянной брусчатке. Пока хозяин нагнулся, от рухляди ничего не осталось.
– Брат, полезай в карету!
– перекрыл крик бедолаги княжич Василий.
Тронулись. Колеса загрохотали. Кони
– Но, н-но! Сторонись!
– защёлкал бичом возница.
– Сбежал твой дядька, отпрыск окупного князька!
– ухмыльнулся Василий.
Братья сидели вдвоём, обставленные сумками и коробами.
– Степанида урядливей твоего пестуна-героя, - ответил Юрий подковыркой на подковырку.
– Меня вон как снарядила! А тебя...
– Матунька до отъезда успела посетить усыпальницы свекрови и свёкра, - заговорил вовсе о другом старший брат.
– Дед наш, великий князь Иоанн Иоаннович, опочил восемнадцать лет тому, когда татуньке было всего четырнадцать. Бабка же Александра, в иночестве Мария, великая княгиня его, умерла ровно через четыре дня. Он похоронен в Архангельском соборе, она - в приделе Спасского монастыря. Вот матунька и просила молитв умерших, дабы нам поздорову окончить опасный путь.
– С нами владыка Киприан, - начал было Юрий и осёкся.
Их остановили ни с того ни с сего у Фроловских ворот. Каретная дверца отворилась рывком. Просунулась мужичья голова в поярковом колпаке. Морщинистый лоб, глаза-уголья, нос, как перезрелая слива, а далее борода, борода...
– Ого, нагрузились, как победители из похода!
– исторг гром чёрный рот, присовокупляя к обычным словам запретные.
Простолюдин в чёрной однорядке до пят, однако верхом на коне и в богатом седле, важно заговорил:
– Мы вас, великая княгиня с боярынями, этак не выпустим. Заворачивайте назад.
Раздался взволнованный, возмущённый голос Евдокии Дмитриевны:
– Как же так? Митрополит сказал, что договорился: нас не задержат, не обидят и не ограбят.
Вокруг карет загомонили явно не ратники, а ремесленники:
– Твой муж бежал и сама бежишь?
– Мы люди не вящие, нас можно под нож татарину!
– Парья, не открывайте ворота! Пусть бывшие властодержцы защищают с нами Москву!
Всадник в однорядке вскинул ладонь:
– А-а-атступи! Прекрати!
– Потом, оттеснив мужиков, склонился с седла, заговорил с великой княгиней: - Не бойся, государыня! Отпустим тебя. Только святости, то бишь золотые иконы, серебряные кресты, а также ценные кубки, ларцы, дорогие каменья, ну и всё прочее в этом роде увезти не дадим. Вели вернуть в свой терем и сокрыть где-нигде. Митрополит уж исполнил это. Не мешкай и ты. А то я сию минуту ещё здесь приказываю, а в следующую - меня по шапке. Тогда уж не обессудь!
Юрий с братом, прильнув к оконцу, видели, как Евдокия Дмитриевна ступила на землю и вдвоём с золовкой Анной распоряжалась. Особые короба челядинки укладывали в освобождённый, открытый задний возок, так называемые летние сани. Уложить-то женские руки уложили проворно, а вот отвезти и надёжно скрыть... тут женские головы запокачивались растерянно. Ни одна услужница за такое трудное дело отвечать не решалась. Окольчуженный, вооружённый Осей даже не сошёл с коня предложить свои услуги: не военное дело укрывать коробья. Он привык не прятать, а защищать добро. Великая княгиня, глянув в его сторону, не обратилась за помощью.
– Заставь, мать моя, дворского, Трофима Волка. Кому как не ему...
– начала подавать совет Анна Ивановна.
Евдокия перебила её:
– Трофима я загодя послала в Переяславль готовить наш приезд.
Тут из-за перегруженных летних саней показался запыхавшийся Борис Галицкий.
– Госпожа, доверь мне спроворить важную услугу. Всё исполню и догоню вас где-нибудь за обителью Святой Троицы.
Государыня вопросительно глянула на княгиню Анну, та пожала плечами. Из кареть! подала голос Елена Ольгердовна:
– Для колебаний нет времени!
Евдокия Дмитриевна была вынуждена кивнуть отпрыску галицких княжат, почти незнакомцу:
– Бог в помощь! Коль успешно исполнишь дело, великий князь окажет тебе боярство.
Дядька поклонился:
– Благодарствую на щедром посуле!
Его и перегруженных летних саней след простыл. Отпущенный поезд прополз ужом в незапертые ворота.
В застенье Юрий сразу же задохнулся. Вместо воздуха - дым. Он просачивался в карету, как в деревянный трюм тонущего судна. Отчаянные московляне жгли свой посад.
– Задыхаюсь!
– застонал восьмилетний княжич.
– Братец, зачем жгут?
– Дыши мелкими глотками, - учил Василий.
– Маши ладонью у рта. А жгут затем, чтоб спасти крепость от примёта.
– Какого примёта?
– невдомёк было Юрию.
– Это особый способ приступа при осаде, - пояснял старший брат.
– Чтобы войску подойти к стенам через ров, окружающий Кремль, надо построить мосты. Вот и достают для них брёвна, разбирая посадское жилье. А коли всё выжжено дотла, брёвнышко-то будет для осаждающих на вес золота.
Юрию слышалось, как пожар шипит, трещит, щёлкает. Однако то щёлкали не лопающиеся стены изб, а бичи возниц, которые вовсю понуждали конские четвёрки, дабы поскорее выскользнуть из дымной морилки.
У моста за Неглинкой поезд сызнова замер. Евдокия Дмитриевна приоткрыла дверцу своей кареты:
– Что ещё стряслось?
К ней подскакал Осей:
– Владыка поворотил на Тверскую. Нам же надо в Устретенские ворота.
– Митрополит едет не туда?
– теребил Юрий Василия.